Синтия Харрод-Иглз - Династия

В замке Кросби они спешились, вошли в дом и поднялись по ступенькам на обед.

Том шел сразу за вельможной парой, поэтому хорошо слышал, как леди Анна сказала мужу тихим голосом:

— Значит, все правда?

— Да, это подтвердилось, — ответил Ричард. В его голосе не было ни торжества, ни злости, только бесконечная усталость. — Епископ Стиллингтон рассказал мне об этом на прошлой неделе, поскольку сам присутствовал на церемонии. Именно поэтому Эдуард и продержал его в заточении, чтобы не дать ему сказать правду. Я не мог понять тогда причин.

— Эдуард?.. Как он мог так поступить? Как он мог надеяться, что ему удастся скрыть правду?

— Леди, которая была обманута, умерла. Знал только Стиллингтон. Его предупредили об опасности, которая ему угрожает, если он поднимет этот вопрос. Все было бы в порядке, умри Эдуард, не оставив сына преемником. Если бы он прожил на несколько лет дольше, то мальчик наследовал бы трон по возрасту. Став королем, он сам решил бы, как ему поступить со Стиллингтоном.

— Но почему же Стиллингтон хранил молчание все эти годы? — воскликнула Анна.

— Пока Эдуард был жив, он не мог говорить. Его предупредили… а теперь он сказал, что не мог больше молчать. Он не мог допустить, чтобы незаконнорожденный ребенок унаследовал трон, который по праву принадлежит мне, — Ричард криво усмехнулся. — Напрасно он так позаботился о моих правах.

— Что же на это скажет королева? — размышляя, произнесла Анна.

— Ей уже все известно, — сказал Ричард. — Мне доложили об этом. Джордж каким-то образом проведал обо всем и сообщил королеве. Он ненавидел ее лютой ненавистью. Узнав секрет, он решил им воспользоваться, потому что это давало ему право самому занять трон. Именно поэтому королева так настаивала, чтобы его казнили. — Голос Ричарда звучал надломленно — он до сих пор переживал смерть своего безумного брата. — Эдуард был не без греха. Я понимаю это сейчас. В его интересах было заставить Джорджа молчать, а брат дал ему множество поводов для недовольства. Королева нашептывала Эдуарду в другое ухо, подливая масла в огонь. В конце концов ему пришлось решиться. Вот почему казнь состоялась тихо, без публики, на случай если Джорджу вдруг вздумалось бы обратиться к толпе со своими разоблачениями.

Наступила тишина. Перед дверью в комнату они остановились и внимательно посмотрели друг на друга. Ричард взял ее руку и погладил тонкие пальцы, глядя ей прямо в лицо, такое нежное и хрупкое. Он словно хотел заглянуть в ее душу.

— Анна, что еще я мог сделать? Бог свидетель — я не жажду королевской власти. Это последнее, что я бы сделал — взвалить на себя такую ношу. Моя дорогая, я знаю, что корона не делает счастливым. Но мальчик не может стать королем. Возможно, я мог бы добиться особых полномочий для мальчика Джорджа, но он еще совсем ребенок, какая польза будет от такого положения? Кроме того, я вижу, что он слабый и испорченный.

Ричард смотрел на жену почти с отчаянием, в его голосе звучала мольба, а она хранила молчание, она просто глядела на него.

— Это моя обязанность, мой долг. Более того, мы должны становиться другими, если сами сталкиваемся с переменами. Анна, скажи мне, что еще я мог бы сделать?

Наконец она вздохнула и опустила глаза. Она освободила руку, которую он все еще держал, а затем взяла его пальцы и поднесла к своим губам для поцелуя. Потом Анна приложила руку Ричарда к своей щеке и произнесла:

— Не было никакого другого выхода, теперь я это вижу. Мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы выполнить свои обязательства.

Она продолжала стоять с опущенными глазами, сохраняя на лице выражение озабоченности. Том увидел движение ее губ, когда она произнесла слово «Эдуард», выпрямилась и прошла в комнату. Потом он часто возвращался к этому моменту, размышляя, кого она имела в виду: покойного короля, его сына, которого предстояло лишить полномочий, или же своего сына, которому теперь суждено будет занять королевский трон. Пропуская ее вперед, Том услышал слова Ричарда:

— Ваш отец был бы очень доволен тем, как сложилась ситуация, — тихо сказал он Анне.

На следующий день, в среду, собрался парламент, чтобы обсудить, кому предстояло стать коронованной особой. Надо отметить, что он заранее определился с решением. Требовалось лишь формально заверить в парламентских протоколах тот факт, что принято единодушное решение просить Ричарда занять престол. В четверг, двадцать шестого июня, Палата общин обратилась к Ричарду Глостеру, лорду-протектору, с просьбой принять корону Англии. После его утвердительного ответа Ричарда громко приветствовали и провозгласили Ричардом Третьим.

Новость распространилась по Лондону со скоростью огня. Большинство было радо ей. Недовольство незначительного меньшинства было легко преодолено. Страна должна была получить короля, который уже показал себя опытным и мудрым правителем. Ричард был известен как храбрый военачальник и добродетельный человек. Полная казна, которая осталась после покойного короля Эдуарда, состав Совета, куда входили люди честные и грамотные, — все предвещало золотой век для Англии, и в народе о Ричарде говорили уже не иначе как о «добром, славном» короле.

В тот вечер Том гостил у Генри и Маргарет. Он очень сильно напился, отмечая с ними прекрасное будущее страны, которое ожидалось в связи с такой удачной развязкой событий. До того как он упал на стол, опьяненный вином, Том начал рыдать, оплакивая судьбу своих господ, мирная и спокойная жизнь которых в их родовом замке закончилась навсегда.

Новость была воспринята в Морланд-Плэйсе с огромной радостью, к которой примешивалось и некоторое удивление. Элеонора пришла в себя первой и заявила, что в том, как сложились обстоятельства, усматриваются деяния небесные. Она добавила, что с самого начала знала: Ричард больше подходит на роль короля, чем его брат. Эдуард и Сесилия приняли это заявление с тихой улыбкой. Эдуард пошел еще дальше, крайне изумившись по поводу истории о «нечистой» женитьбе.

— Неужели это правда? — с сомнением в голосе сказал он.

— Наверное, эта версия возникла специально по такому случаю, — предположила Сесилия, чтобы спровоцировать свою свекровь. Сесилию иногда раздражали суждения Элеоноры, поэтому она сказала это скорее из вредности, а не потому что действительно так думала.

— Конечно, все сказанное истинно, — презрительно изрекла Элеонора. — У меня нет сострадания к этой мадам Вудвилл. Она использовала свое тело как приманку для короля. Ее интересовал трон, а не сам Эдуард. Если бы все делалось открыто, предыдущая договоренность монарха с другой дамой стала бы немедленно известна при дворе, и ничего подобного не случилось бы вообще.