Аннетт Мотли - Ее крестовый поход

Эль-Кадил взял один из маленьких стеклянных пузырьков сочного оливково-зеленого цвета с золотым оттенком.

— Этот… твои глаза! — робко улыбнулся он с явным восхищением. — Здесь… черные глаза… коричневые… нет зеленых!

Затем произнес несколько слов по-арабски, которые, как она посчитала, означали комплименты.

— Не могу ли я помочь, госпожа Иден? Он говорит, что ваш взгляд напоминает красоту зеленой листвы над водопадом. Неплохое определение для его лет.

Она с удивлением обернулась на мужской голос, говоривший на чистом французском. Улыбавшийся молодой мужчина стоял прислонившись к стенке сводчатого дверного проема. Он был среднего роста, в ярких пурпурно-синих одеждах и пышном тюрбане из золотистой ткани. Кожа его была очень смуглой и цветом напоминала тутовые ягоды. Лицо было подвижным и чувственным, но в нем не хватало значительности и силы.

— Прошу простить меня. — Он прошел в комнату и приветствовал ее по-восточному, с особой тонкой фацией. — Я Аль-Акхис, советник и переводчик достойной Аль-Хатун. Я не говорю на вашем языке так хорошо, как хотел бы, но если вам понадобится переводчик на первое время занятий с вашим учеником…

Она заметила, что его взгляд такой же открытый и дружелюбный, как у мальчика. Ей было неудобно сидеть перед ним, так она вряд ли могла ответить на его поклон.

— Благодарю. Приятно слышать знакомую речь, тем более что произношение ваше безукоризненно, — почти без лести сказала она. — Но мальчик быстро учится, да и уроки у нас несложные. Думаю, мы быстро продвинемся, не прибегая к вашей помощи.

Она заколебалась. Не хотелось отказывать ему. Приятно было поговорить по-французски после беспрестанной трескотни в общей спальне. Великолепное облачение указывало на его высокое положение во дворце, и он, по-видимому, был дружески к ней расположен, но что-то в его откровенно восхищенном взгляде нарушало ее спокойствие и мешало продолжать урок.

— Может статься, — тактично добавила она, — что позднее, когда мы дойдем до более сложных вещей, чем название предметов и действий, я могла бы прибегнуть к вашей помощи.

Его улыбка была белозубой и привлекательной. Стремление помочь ей не вызывало сомнений.

— Надеюсь, вы так и поступите. Однако существует другая причина, по которой мы будем чаще встречаться. Я должен объяснить. Милостивая Госпожа Луны распорядилась, чтобы, когда позволят другие обязанности, я посвящал вас в основы веры ислама. Мне доставит это величайшую радость.

— Без сомнения. — Дружелюбие Иден как рукой сняло. — Но я уже объяснила вашей хозяйке, что подобное обучение не для меня.

Аль-Акхис, похоже, не смутился. Он улыбнулся так, как улыбаются ребенку, который шалит.

— Аль-Хатун приказала, — мягко заключил он. — Нагие дело повиноваться.

— Моя хозяйка не потаскушка у султана, а королева Англии! — Иден не стеснялась в выражениях. — Можете говорить сколько угодно — все ваши слова унесет ветер. Я не отрекусь от Христа, в коем мое утешение и сила.

— Слова будут не моими, но Аллаха, — с неизменной любезностью ответил советник. Он приглашающе кивнул Эль-Кадилу, с интересом наблюдавшему за их разговором. — Камаль оседлал для молодого господина лошадь на конюшнях. Вы позволите ему закончить урок?

— Похоже, я не имею возможности отказать, — ледяным тоном ответила Иден.

Бросив обеспокоенный взгляд на ее застывшее лицо, Эль-Кадил отправился искать свою лошадь, а смазливый араб с упреком улыбнулся:

— Не следует смущать ученика своим гневом. Он настроен любить и понимать вас.

В словах его был здравый смысл.

— Для меня не важно любит он меня или нет, — ответила она, покривив душой, ибо Эль-Кадил был симпатичным мальчиком, а ей нравилось общаться с детьми при отсутствии собственных.

Не сделав лишнего движения, Аль-Акхис без приглашения опустился на освобожденное мальчиком место напротив Иден. Он уселся на ковре, скрестив ноги и выпрямив спину — по обычаю своего народа. Затем, запустив руку за пазуху, извлек маленькую, украшенную драгоценными каменьями шкатулку, почти закрывшую ладонь его руки. И протянул ее Иден.

Слегка обеспокоенная и смущенная собственной несдержанностью, Иден вопросительно взглянула на него.

— Что это?

— Возьмите.

Заинтересованная, несмотря на досаду, она взяла коробочку. Вещица была сделана из мягкой кожи неизменного синего цвета с тиснеными золотыми листьями и заключена в оправу из чистого золота очень тонкой работы, поражавшей взор так же, как и осязание. С одной стороны был вставлен крошечный ключик. Она дотронулась до него и отдернула руку, терзаемая сомнениями.

На себе она ощутила его взгляд, довольный и вызывающий.

— Откройте. Это — ваше.

Она повернула ключик и откинула крышку коробочки.

Но это оказалась не шкатулка, а книжка — бесценная, чудесно выполненная копия обращения Аллаха к его пророку Магомету… священная книга ислама, Коран.

— Работа весьма искусна, — произнесла она, игнорируя содержание подарка. Внутреннее чутье подсказывало, что он подготовил ей ловушку. — Меня приводит в отчаяние невозможность принять столь драгоценный дар, — твердо сказала она, возвращая ему книжечку.

Натянуто улыбнувшись, он не пошевелил и пальцем.

— То, что однажды подарено, не может быть возвращено. У нас это величайшее оскорбление. — Карие глаза посмотрели на нее с грустью. — Мы знаем друг друга всего час. За это время я обратился к вам с приятными словами и сделал маленький подарок. Почему же, о женщина с глазами зелеными, как листва, омытая струями водопада, вы хотите отплатить мне оскорблением?

Не дожидаясь ее ответа, он изменил позу, поудобнее устроившись среди подушек и облокотившись на полосатый валик. Томный и самоуверенный, он приготовился выслушать ее.

Иден не могла позволить выставить себя глупой.

— Это драгоценный подарок, — серьезно ответила она, — и если уж мне придется сохранить его, то я буду ценить его красоту, ибо не могу в равной степени оценить заключенное в нем послание.

Последовала еще одна улыбка.

— Достаточно. Начало положено, — промолвил он. Вопрос был исчерпан. Она заключила, что сейчас он не станет более добиваться ее подчинения.

— Как вышло, что вы говорите на моем языке? — спросила она, убедившись, что он не собирается уходить.

В награду она заработала искорку интереса в его глазах, которые, казалось, способны были лишь созерцать ее как некое публичное зрелище.

— Два года я не мог говорить ни на каком другом, — печально сообщил он. — Я был пленником франков, пока два года назад сам султан не внес за меня выкуп.

— Он, должно быть, высоко ценит ваши таланты.

Аль-Акхис неопределенно качнул головой, но ничего не добавил.