Барбара Картленд - Как вольный ветер

Граф де Марлимон, сам знавший цыган с детства, рассказывал падчерице, что существует множество других подобных знаков, помогающих предприимчивым цыганам добиваться своего.

— Случается, что цыганка зайдет на ферму продать корзины или другие изделия. Искусно вызовет хозяйку на откровенность и выпытает незаметно все семейные тайны: дочь засиделась в девушках, хворает младший ребенок и тому подобное.

Вальда жадно слушала, а граф продолжал:

— Покинув словоохотливую фермершу, цыганка с помощью гвоздя, угля или мела оставляет в условленном месте свои иероглифы.

— А потом?

— А потом на ту же ферму заходит другая цыганка, предлагая погадать. И жена фермера не устает удивляться, до чего же хорошо разбирается цыганка в ее сокровенных чаяниях.

Вальда от души смеялась, дивясь простодушию местных женщин и наивному хитроумию цыган. Сама она, хотя и наносила визиты в табор, повинуясь какому-то неясному внутреннему предостережению, никогда не позволяла гадать для себя.

Этим утром, достигнув цыганского лагеря, Вальда насчитала там не менее двадцати пестрорасцвеченных кибиток и узнала многочисленный клан, носящий имя Дельгаддес, что гостил в их окрестностях уже третий год подряд.

Дельгаддес принадлежали к известному в тех краях цыганскому племени кальдераш, а их вожак, так называемый «цыганский барон», пользовался среди прочих родов известностью и уважением.

Не успела графская падчерица явиться в табор, как он предстал перед ней собственной персоной. Его колоритную фигуру невозможно было спутать ни с какой другой. Барон был одет в короткую черную куртку с блестящими пуговицами, между карманами которой тянулась массивная золотая цепь, увешанная крупными золотыми подвесками. Голову его украшала широкополая шляпа, а в руке он торжественно, точно жезл, держал высокий посох с серебряным набалдашником.

— Здравствуйте, господин барон! — почтительно приветствовала его Вальда. — Приятно вновь видеть вас в наших краях. Надеюсь, вы в добром здравии?

— Мы чрезвычайно польщены и признательны, мадемуазель, вновь пользоваться гостеприимством и щедростью господина графа, — ответствовал старый цыган со старомодной учтивостью, уже недоступной его более молодым собратьям.

— Я привезла гостинцы для госпожи Пхури-Дай. Она здесь?

Барон утвердительно склонил голову.

— Она почтет за большую честь повидать вас, мадемуазель, но разыгравшийся ревматизм, к несчастью, не позволяет ей выйти к вам навстречу.

— Я сама навещу ее, — живо отозвалась Вальда.

Грум, спешившись, взял ее лошадь под уздцы, и девушка легко и грациозно спрыгнула наземь. Забрав у своего пажа приготовленные подарки, она вручила петуха барону.

— С поклоном от обитателей замка Марлимон!

Тот в ответ почтительно склонился, а затем повел гостью через весь табор, туда, где чуть в стороне от остальных повозок стояла в тени раскидистого дерева кибитка наряднее и привлекательнее прочих.

Этот домик на колесах и принадлежал Пхури-Дай. Сия почтенная цыганка представляла собой женскую ипостась главы рода, так сказать, «барона в юбке».

Обычно такую роль играла очень пожилая женщина — жена либо мать царствующего барона, которая пользовалась непререкаемыми авторитетом и властью среди женщин и детей клана и входила в совет его старейшин.

Ее называли ласково и по-родственному «Биби», что означало «тетушка». Барон же еще носил уважительное прозвище Како, или «дядька».

«Тетушка» клана Дельгаддес восседала на пороге своей кибитки. При виде Вальды лицо ее осветила широкая улыбка. Вид у Пхури-Дай был торжественный и экзотический одновременно: широкая, великолепно расцвеченная юбка, богато вышитая белая блуза, а на плечах — роскошная шаль с длинной бахромой. «Настоящая царица племени», — подумала Вальда. Волосы женщины, почти не тронутые сединой, несмотря на возраст, были покрыты ярко-красной косынкой. Довершали наряд многочисленные украшения — ведь люди племени кальдераш, славившиеся как искусные кузнецы и золотых дел мастера, обожали ювелирные изделия.

Вальду уже давно перестало удивлять, что запястья цыганских женщин отягощало непомерное количество браслетов, а некоторые носили их даже на лодыжках. В ушах у цыганок висели крупные кольца, преимущественно золотые, а порой и драгоценные камни. Оттого каждый шаг, каждое движение цыганки сопровождались довольно мелодичным позвякиванием, действовавшим на окружающих завораживающе.

Почтительно поздоровавшись с графской падчерицей, Пхури-Дай извинилась за то, что больная нога вынуждает ее приветствовать гостью сидя. Наполненную гостинцами корзинку она приняла с истинно королевским степенством.

Цыганки из других кибиток тоже заметили Вальду и, побросав дела, уставились на нее со смесью любопытства и наивного восхищения, держась, однако, в почтительном отдалении. Шустрые ребятишки, сгрудившись вокруг лошадей, забрасывали конюха вопросами. Но никто из цыган не осмеливался приблизиться к беседующим высоким особам настолько, чтобы слышать их разговор.

— Вы едете в Сент-Мари-де-ля-Мер? — спросила девушка.

— Да. Думаю, это мое последнее паломничество. Едем мы издалека, а я уже не так молода и здорова, как прежде.

— Мы следуем от самой Нормандии, — пояснил барон.

— Да, это не близко, — согласилась Вальда.

— Молодые женщины во что бы то ни стало хотят поклониться гробнице святой Сары и провести ночь в подземной часовне, — прибавил барон. — Они верят, что это даст счастье и удачу на весь последующий год и благополучие их детям — и ныне живущим, и тем, что еще народятся.

— Далековато для меня, — снова вздохнула Пхури-Дай.

— Женщинам бы только жаловаться, — усмехнулся барон. — А я вот и сам не прочь коснуться одеяний нашей благословенной Сары.

О старинном селении Сент-Мари-де-ля-Мер ходило много легенд. Одну из них Вальда некогда слышала именно от Дельгаддес.

Это они поведали ей, что в действительности жили когда-то не одна, а две Сары. Первая, христианка, прислуживала трем Мариям — свидетельницам смерти Иисуса, которые некогда, в стародавние времена, путешествуя морем, прибились к берегам здешнего селения. Та Сара позже была похоронена в подземной часовне церкви, но не была канонизирована.

Другая же Сара, по прозвищу Кали, была известной цыганкой, кочевала со своим племенем по берегам Роны и первой оказала гостеприимство трем Мариям.

Она была цыганкой не простой, а знатного рода и главой племени. Слово же «кали» на цыганском наречии означает «черная женщина». Так прозвали ее за то, что, происходя из Египта, она была очень темна лицом.

Этой-то Саре-Кали было видение, что три благословенные Марии прибудут к берегам Прованса по морю. Так оно и случилось.