К. Харрис - Что приносит тьма

– Затем драгоценности предоставили для всеобщего обозрения по тем соображениям, что раз народ стал хозяином сокровищ, то должен иметь возможность их видеть. Таким образом, каждый понедельник здание открывалось для публики. Выставка драгоценностей работала вплоть до августа 1792 года, когда было принято решение закрыть ее в связи с возрастающими волнениями в Париже.

– Но сокровища по-прежнему хранились в Гард-Мёбль?

– О, да. В запертых шкафах, в комнате, расположенной как раз над входом на первом этаже. Главный хранитель, отвечавший за них, постоянно жаловался, что нужно больше охранников, однако… – пожал плечами Франсийон. – Шел сентябрь 1792 года; целая нация летела в тартарары.

– Получается, на момент кражи выставка была закрыта?

– Да. Но прежде, чем посещения прекратились, некий Поль Миетт каждый понедельник в течение пары месяцев наведывался в Гард-Мёбль, изучая распорядок дня охранников и различные подходы к сокровищнице. Кое-какие детали свидетельствовали, что злоумышленник умудрился разузнать о привычках караульных из первых рук, но это никогда не было доказано.

– Так что же произошло?

Ювелир подергал себя за мочку уха.

– В ночь на 11 сентября Миетт и с полдюжины его сообщников просто-напросто подставили лестницу к фасадной стене здания, вырезали отверстие в окне верхнего этажа и забрались внутрь. Добра было так много, что воры не смогли унести все за один раз. Но когда они поняли, что кража прошла незамеченной, то через ночь вернулись, а потом и еще через ночь. В свою четвертую вылазку грабители до того обнаглели, что превратили кражу в пьяную гулянку со шлюхами, едой и вином. Все добытое, от инкрустированных камнями мечей до драгоценных статуэток, просто выбрасывалось в окно ожидавшим на улице подельщикам.

– Вы шутите, – не поверил Себастьян.

– Если бы, – вздохнул Франсийон. – Наконец какой-то офицер Национальной гвардии заметил шайку и поднял тревогу. Но ему потребовалось немало времени, чтобы убедить стражников вскрыть двери сокровищницы, которые, естественно, оставались по-прежнему опечатанными – и воры успели улизнуть.

– Хотите сказать, никого из них не поймали?

– Одного или двух, которые были слишком пьяны или слишком глупы, схватили на месте преступления, еще нескольких арестовали позже. Но из истинных зачинщиков так никого и не задержали. В конечном итоге пару грабителей казнили, остальных приговорили к непродолжительным тюремным срокам и вскоре амнистировали.

– Звучит довольно подозрительно.

Француз прочистил горло.

– Да, не правда ли? Общественность, естественно, была возмущена пропажей сокровищ нации. Одни пытались возложить вину на Марию-Антуанетту – смехотворно, учитывая, что королева в то время сама находилась под стражей. Другие считали, что это контрреволюционный заговор с целью уничтожить революцию, похитив богатства Франции. Но были и те, кто подозревал, что ответственность за случившееся несут силы внутри самого революционного правительства. Видите ли, министр внутренних дел еще в августе предложил распродать королевские драгоценности, а вырученные средства использовать для обеспечения революционных бумажных денег и покрытия других расходов, в частности, надвигавшейся войны с Австрией и Пруссией. Но предложение вызвало такой протест, что от замысла отказались.

– По крайней мере на публику, – заметил Девлин.

– Совершенно верно, – с серьезным выражением лица встретил его взгляд ювелир, затем отвел глаза. – Любопытный момент: Поль Миетт, которому приписывают авторство преступного замысла, незадолго до кражи сидел в тюрьме Ла-Форс вместе с десятком своих собратьев по ремеслу. Высказывалось предположение, будто их освобождение устроили люди из правительства.

– Говорите, этого Миетта так и не поймали?

– Нет. Он попросту исчез. Некоторые драгоценности помельче всплывали в Париже в течение дней и недель после кражи. Но крупные камни – «Голубого француза», «Базу» и множество других – больше никто не видел.

– Знаете имена кого-нибудь из сообщников Миетта?

Франсийон нахмурился, припоминая.

– Дайте подумать… Самые известные из них, вероятно, Каде Гийо, а еще тип по имени Десланж. Ну и Колло, конечно.

– Колло? – вскинулся Себастьян. – Имеете в виду Жака Колло?

– А вы слышали о нем? – изумленно взглянул собеседник.

– Слышал. Он утверждает, что происходит из династии парижских гранильщиков.

Откинув голову, ювелир расхохотался.

– Полагаю, Колло имеет полное право утверждать, что происходит из семейства, питающего неизбывный интерес к драгоценностям. Только боюсь, их таланты не имеют никакого отношения к искусству огранки.

– То есть?

– Колло – воры, – заявил Франсийон с отвердевшими чертами худощавого лица. – И в течение полутора веков, если не больше, промышляли воровством.

Девлин в своей гардеробной втирал в щеки золу, когда на пороге за его спиной появилась Геро. На руках виконтессы царственно восседал черный кот.

– Ну, и где он был? – покосившись на жену, улыбнулся Себастьян.

– Умудрился каким-то образом очутиться запертым на конюшне, в седельной кладовой.

– Кто-нибудь должен рассказать ему про любопытство, сгубившее кошку.

Высокомерно взмахнув длинным пушистым хвостом, кот спрыгнул с рук и убежал прочь.

– Я рассказывала, но он не проникся, – ответила Геро, переводя взгляд на поношенные мужнины штаны, кожаный жилет, затрапезный сюртук и не первой свежести рубашку, выбранные в лавках старьевщиков на Розмари-лейн. Виконт также обвязал вокруг торса накладку, которая действенно изменяла как его фигуру, так и поступь. – Правильно ли я догадываюсь, что ты не намерен провести сегодняшний вечер в своем клубе?

Не отводя глаз от зеркала, Себастьян наклонился к нему, добавляя немного золы, смешанной с кухонным жиром, в темные волосы на висках.

– У меня только что состоялась интересная беседа с тем ювелиром, Франсийоном.

– Вот как?

– По его словам, весьма вероятно, что похищение сокровищ французской короны в действительности было подстроено революционным правительством.

Оттолкнувшись от дверной рамы, виконтесса прошлась по гардеробной, потрогав сначала коробку с шейными платками, затем один из потасканных сюртуков, выложенных Калхоуном на выбор хозяину.

– Почему ты так уверен, будто этот голубой бриллиант вообще имеет отношение к смерти Эйслера?

– Пока что я в этом не уверен. Мне также рассказывали правдоподобные истории о безжалостных порядках Эйслера при взимании ссуд и о некоторой необычности плотских утех старика, которые вполне могли привести к его убийству.

Геро взглянула на мужа:

– Поясни, в чем состояла «необычность».