Михель Гавен - Арденны

Скорцени не соглашался.

— Если со мной произойдет что-то непредвиденное, — ответила она твердо, — я найду способ от мины избавиться. Но что непредвиденного может произойти со мной? — она пожала плечами. — Меня расшифруют? С какой стати? Я пойду в американском обмундировании, я к нему привыкла. Мой английский меня не выдаст, я пятнадцать лет прожила в Чикаго и все это время практически не говорила ни на каком другом языке, кроме английского. Я много знаю об этом городе. И поверьте, есть немалое число американцев, которые никуда не выезжали и обо всем прочем знают только понаслышке. Конечно, — она улыбнулась, — наш шеф бригадефюрер Шелленберг много раз повторял, в том числе и мне, что разведчик попадается на деталях, и в Чикаго за те годы, что я там не была, построилось что-то новое и что-то старое разрушилось. Но я не думаю, что что-то поменялось кардинально. И потом, все это имеет значение, когда идешь на серьезное задание, когда надо подтвердить свою легенду, вжиться, надолго и всерьез. Но я-то всего лишь несу бомбу. Моя миссия ограничится часом, не больше. Конечно, они проверят у меня документы. Но если Мюллер сработал на совесть, там придраться не к чему, и они ничего не заподозрят.

— Они сразу поймут, что ты не медсестра, — сказал Раух. — Лицо тебя выдаст.

— Ты хочешь сказать, что мне не двадцать лет, как большинству сестер в госпиталях, — она взглянула на него с иронией.

Фриц заметно смутился.

— Нет, я вовсе не то имел в виду, — он поспешил исправиться. — Я хочу сказать, что ты не похожа на большинство этих дурочек из Оклахомы и Луизианы, которые устраиваются сестрами в госпиталь, чтобы поискать себе мужа. У них это на лбу написано.

— А что у меня написано? — Маренн рассмеялась. — Мне тоже муж не помешал бы. Хотя бы американский. С ранчо и стадом коров откуда-нибудь из Техаса. Что скажешь? — она внимательно посмотрела на Скорцени.

— Господин оберштурмбаннфюрер, разрешите доложить, — проговорил вдруг Цилле. — То, что предлагает госпожа, действительно единственный шанс. Пайпер и так увяз на подходах к Стумону. Если американцы получат подкрепление и наладят оперативное управление войсками, его наступление может захлебнуться, скорее всего, отбросят, и инициатива перейдет к противнику. Мы не должны давать им передышки. Только в этом случае можно рассчитывать на успех.

— Да, я понимаю это, Цилле, — мрачно глядя на карту, Скорцени кивнул. — Но имейте в виду, — вскинув голову, он посмотрел гауптштурмфюреру прямо в глаза. — Вы головой отвечаете за то, как сработает механизм, и за инструктаж. Имейте в виду, я не посмотрю ни на какие прежние заслуги. Цена слишком высока.

— Я понимаю, господин оберштурмбаннфюрер, — Цилле вытянулся. — Мы сделаем все от нас зависящее.

Шел снег. Сержант Джон Лейк прохаживался вдоль железнодорожного полотна. Чувствовал он себя неуютно, знобило — всю ночь с дружком тайком от командира резались в карты и пили бренди, а утром вот погнали на станцию, поставили часовым, теперь жди смены, чтобы пропустить стаканчик и освежиться. А еще хотелось есть. Галету пожевать — и то не дали. «Диверсанты! Диверсанты! Держи ухо востро». Конечно, он знал, что положение — хуже некуда. То и дело доносилась канонада — это немцы пытались захватить станцию. Привозя раненых, они говорили, что прорыва не избежать, срочно нужно подкрепление. А не более часов двух назад к станции выскочили два немецких танка. Похоже, немцы сами не ожидали такого успеха, не сориентировались, и первый танк получил попадание, второй же развернулся и ушел. Но все говорило о том, что они близко.

А сестра Мэгги пишет, что этот бугай Билл, у которого автомастерская напротив их дома, начал ухлестывать за Лизи. И она даже кокетничает с ним на танцах. В армию его не взяли, у него, видите ли, зрение плохое. В прицел плохо видит. Зато женские прелести видит нормально, даже очень хорошо. Очки ему не нужны. Так бы и повыдергал ноги. А Лизи, что, она заметная, на нее каждый позарится. Что ей дожидаться, пока он вернется, да еще неизвестно, вернется ли, когда тут, под боком, живой, невредимый, влюбленный да еще с собственной мастерской. А он кто? Студент, без особых перспектив, только и умеет, что растягивать рот мизинцами, изображая лягушку, и тем смешить девчонок. Правда, недурно играет в бейсбол, питчер он незаменимый, подача у него не хуже, чем у Гарри Райта. Но в остальном — одна надежда на папочку. Что отпишет дом, тот самый, напротив автомастерской, где жили его дед и прадед, выкрашенный в белую краску, с полуциркульным окном над парадной дверью, с лепными карнизами в стиле Роберта Адама.

Дом стоит в глубине сада, и весной, бывает, выйдешь поутру раненько, захлопнув за собой дверь с металлической сеткой от москитов, а вокруг набухает почками сирень с могучими, чуть не в два обхвата, стволами. Вязы на улице смыкают кроны через дорогу и отливают желтизной сквозь молодую листву. Солнце сверкает на крыше банка, на серебристой башне газового завода, и на утренней улице только одна живая душа — рыжий сеттер мистера Голдфилда, местного дантиста.

Он не был дома почти полтора года. Сначала учебка, ежедневная муштра и усиленные занятия, казарма, длинный коридор, из него комнаты без дверей на восемь человек каждая, общий душ, туалет, подъем в четыре тридцать утра, практические и теоретические занятия, не успеваешь, заболел, отстал — все заново. Потом перелет в Англию, подготовка к броску через Ла-Манш, сама высадка 24 июля, был ранен у Сент-Мер-Энглиза, провалялся в госпитале, зато сержанта дали. Теперь вот здесь. А Лизи все смешки. За это время что и прислала, так три письма, и все про ерунду всякую, а будет ждать, не будет — не поймешь. Верно Мэгги говорит, что ее если интересует, так только старый дом. А что еще? Фирму отец младшему брату обещал. А ты, мол, сам зарабатывай, дома хватит. Да и чтоб дом получить, еще выучиться надо, такое условие. А то возьмет и тоже перепишет на Робина, если лениться будешь.

Он и на фронт отправил, не стал залог вносить, что деньги зря тратить, мол. Понюхай пороху, узнай, почем фунт лиха. Правда, как ранили его, расчувствовался, Мэгги пишет, плакал, жалел, да поздно уж. А он думал, война — это прогулка такая и стреляют там понарошку. Ан нет. Но Лизи ему не нравится. Мэгги думает, что он его для того в армию и послал, чтоб Джон сам узнал, что она за штучка. Может, выйдет так, что и прав он. Надо бы Лизи назло самому девчонку присмотреть, вот написать Мэгги, что подвернулась, ну просто Барбара Стэнвик из кинофильма, и от него без ума, пусть тогда Лизи позлится. Быстро забудет своего авторемонтника.

Стоп. Что такое? Ему показалось, что за вибрирующей пеленой мелкого колючего снега мелькнула фигура. Джон остановился, внимательно глядя по сторонам. На него тоже смотрели, он чувствовал это, но кто, откуда? Впереди только белая пороша, засыпанные снегом пустующие вагоны на путях, разрушенное снарядом административное здание. Может, правда, после бессонной ночи почудилось? И отойти нельзя. Стукнув ботинком о ботинок, Джон стряхнул снег и снова принялся прохаживаться вдоль железнодорожных путей. За спиной упал камень. Джон резко повернулся, снег скрипнул под ногой. Снова — никого. Что за чертовщина! Вдалеке опять разгорелась перестрелка. Автоматы и пулеметы стрекотали некоторое время, потом снова все стихло.