Вирджиния Браун - Посланец небес

Покривившись, Крид сказал:

— Я вижу, ты не очень уверена в своих врачевательных способностях. Черт возьми, Ганна! Даже Библия разрешает небольшие дозы…

Она нахмурилась.

— Не говори ерунды!

В уголках его рта мелькнула улыбка, и он процитировал:

— «Впредь пей не одну воду, но употребляй немного вина…»

Перебив его, Ганна отпарировала:

— «Лучше не есть мяса, не пить вина и не делать ничего такого, от чего брат твой претыкается, или соблазняется, или изнемогает».

— Не по тексту, милая Ганна: «…ради желудка твоего и частых твоих недугов».

Она возразила уже с некоторым раздражением в голосе:

— «Ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники — Царства Божия не наследуют».

— Прекрасный выбор, правда? Ну, и как ты думаешь, к кому я отношусь? И вообще, кто говорит, что я хочу что-то наследовать? — ответил Крид. — Может, мои Небеса здесь, на земле, а, Ганна?

Она встретилась с его горящим взглядом, и сердце ее учащенно забилось.

— Что… что ты имеешь в виду?

— Подойди сюда, — сказал он хриплым и низким голосом и, когда она в нерешительности осталась сидеть на соломенной подстилке, поманил ее пальцем: — Подойди ко мне, любимая.

— Крид, ты ранен. У тебя еще лихорадка не прошла, и тебе надо отдохнуть. У тебя может разойтись шов, или…

— Можешь помолчать немного? Я болен, не забудь! Меня надо нежить и баловать, а не перечить и поучать строгими словами… — Его теплые пальцы нашли ее руки и тянули к себе до тех нор, пока она не оказалась лежащей на его ногах.

Ее сердце бешено забилось.

— Крид, — сказала она с нежностью, ее рука дрожала. — Крид, я люблю тебя…

Испугавшись своих слов, Ганна больше ничего не смогла произнести. Казалось, он был поражен не меньше ее. Это было для него полной неожиданностью. Крид взглянул на нежный овал ее лица, склоненного к нему так близко, что он даже не мог увидеть ее глаз. Ему потребовалось время, чтобы привыкнуть к ее близости.

Ее тело лежало на его бедрах, он чувствовал биение ее сердца. Ее длинные локоны рассыпались по его ногам. Он увидел, как румянец вспыхнул на ее щеках.

Ее непосредственность привела Крида в смятение.

— Ганна… милая, я даже не знаю, что сказать.

— Не надо ничего говорить, — послышался невнятный ответ сквозь слезы. — Просто я так волновалась, я так боялась, что ты умрешь.

— И не молилась? — поддразнил он ее ласково и испугался той горячности, с какой она откликнулась.

— Нет, не молилась. — Голова Ганны опустилась, губы сжались. — Молитвы бесполезны, пустые слова для того, кто не существует…

— Ганна!

— Пожалуйста! Я не хочу говорить больше об этом. Эти три дня я все думала, думала, думала и пришла к заключению, что ты был во всем прав, Крид. Я верила в волшебные сказки — приятные короткие истории о ложке дегтя и бочке меда, — и они не принесли мне ничего, кроме боли и разочарования. Если бы Бог был, он не позволил бы случиться тому, что произошло за последний месяц! — Она пыталась остановить вырвавшийся поток слов, но была бессильна. Вся боль и горечь последних недель рвались из ее сердца. Слезы ручьями бежали по щекам. — Сначала мой отец и все остальные. Разве они заслужили, чтобы такое случилось с ними? Потом семья Карлислов — вырезана. А потом Флетчер, совсем еще ребенок. Кому нужны были эти смерти? А ты? Ты получил то, что я хотела тебе отдать, но это была нечестная сделка. Ты ничего не дал мне, Крид, ничего, кроме боли в сердце. После этого я не могла уже быть с безгрешным Джоэлом Алленом, даже если бы и очень захотела. Бандиты, мистер Муллэн и мистер Чессман были убиты с такой жестокостью… потом бедный Хол Труэтт. Он так заботился обо мне! И не просил взамен ничего, даже погиб, защищая меня.

После ее последних слов воцарилась тишина — тяжелая тишина, словно облаком окутавшая их. Крид смотрел на расстроенное лицо Ганны и ее сердитые глаза, понимая, как тяжело и горько ей сейчас. Неужели жизнь поступает так с каждым? Неужели никто не может ускользнуть от жестокой реальности? Наверное, все-таки никто.

— Ганна, — сказал он наконец, — не делай этого.

— Я и не делаю. Единственное, что я натворила, это влюбилась в тебя, и посмотри, что из этого вышло! — вспылила она и, вырвавшись, убежала в густую тень леса.

Крид слышал ее быстрые шаги по прошлогодней листве и шелест кустарника. Ошеломленный, он лежал в оцепенении. Слова Ганны поразили его. Хотя они повторяли его собственное признание, сделанное им не так давно, это его не обрадовало. Эхо прошлого опять нагнало его, и он лежал, размышляя, что бы такое предпринять, чтобы вернуть Ганне ее веру. Но как это можно сделать, если он сам уже потерял свою?

Ганна по-своему поняла его нерешительность. Если бы Крид по-другому отреагировал на ее признание! Выпалив эти три слова, она увидела быструю смену выражения его лица — от удивления и растерянности до вежливого внимания. И Ганна с печалью решила, что он не хочет ответить ей тем же.

Три коротких слова, из-за которых она лишилась последней гордости. Теперь у нее ничего не осталось, что могло бы помочь ей сохранить достоинство. И он это знал. Зачем же она сделала это? Зачем она открыла свою самую сокровенную тайну человеку, которому это было безразлично? Ганна с тоской думала о том, что у Крида даже и намека не было на ответное чувство. Крид больше расположен к физическому влечению, чем к любви: простое сексуальное влечение, а не прекрасные глубокие чувства, захватившие юное сердце Ганны.

Сев на камень у подножия дуба, Ганна с отвращением посмотрела на свои грязные руки. Не удивительно, что он не любит ее. Должно быть, она представляется ему просто неряхой и замарашкой с растрепанными волосами. Даже если в нем и возникало когда-нибудь более глубокое чувство — хотя, похоже, его никогда не было, — как он может любить девушку, похожую сейчас на грязную кошку?

А что она знает о Криде Браттоне? То немногое, что ей было известно, не утешало. Первое — он был охотником за вознаграждениями, смысл жизни которого заключался в преследовании бандитов и других опасных головорезов, в охоте на них, как на животных. Второе — его отец был проповедником, но неизвестно, какой веры. И третье — он остался сиротой в двенадцать лет. Вот что она смогла узнать о нем за целый месяц. За исключением, конечно, того, что он был красив и в нужный момент умел обворожительно улыбаться. А еще, опять же если считал нужным, мог быть добрым. Ведь именно он спас ее и восьмерых детей. Другие его черты стали всплывать позже: смелость, упорство в достижении цели и множество других…

Ганна закрыла лицо руками, она была на грани безумия. На нее навалилось столько, что она могла просто не выдержать такого напряжения. Ей необходимо было отдохнуть, посидеть, не думая ни о чем. Может, просто помечтать о кружевном воротничке, который она наденет в следующую субботу. Мысли о Криде Браттоне не приведут ни к чему хорошему… Вот если бы он любил ее…