Лаура Паркер - Отвергнутая

— Вы смеетесь надо мной, и это бессердечно, мадемуазель де Ронсар, произносить такие слова перед другими дамами. Но я прощаю вас, я должен прощать вам все.

— Тогда вы должны доказать вашу искренность. — Она взяла Джулиану за руку и отправилась к своему месту. — Мадемуазель Уотон умирает от желания танцевать вальс. Но только она слишком застенчива, чтобы признаться в этом.

— Я… я… — Джулиана стала пунцовой от смущения.

— Конечно, я буду танцевать с прекрасной мадемуазель Уортон, — сказал д'Этас, протягивая руку Джулиане. — Мадемуазель де Ронсар тоже оставит для меня танец?

— О, но я… как бы это сказать… вся занята. Очень сожалею, месье.

Маркиз поклонился.

— Я тоже сожалею, — сказал он без всякого удовольствия, поскольку успел бросить взгляд на ее карточку и заметить, что она почти не заполнена. — Может, позднее вы пересмотрите?

— Возможно, — пробормотала она и оглянулась в поисках Генри, который пробирался к ней с хмурым лицом. — А вот и мой партнер. Это ведь наш танец, Генри, не так ли?

Он этого не знал, но это не имело значения. Когда бы мадемуазель де Ронсар ни взглянула на него, у Генри перехватывало дыхание. Сейчас она публично назвала его по имени, все могли это слышать, и он испытал головокружение. Он схватил ее за руки и увел в центр залы.

Они вальсировали и вальсировали, ее прелестные зеленые шелковые юбки вздымались, как волны моря. Откровенная радость от того, что он сжимает ее в объятиях, почти смыла озабоченность, которую он испытывал несколько минут назад. Вдыхая запах лаванды от ее кожи, он с трудом мог припомнить, какие собирался предъявить ей обвинения.

— Какой абсурд, — сказал он так, словно закончил вслух свои мысли.

Филадельфия откинула голову, чтобы взглянуть на него.

— В чем абсурд?

Он улыбнулся ей.

— Сама идея, что вы не можете быть той, кем совершенно очевидно являетесь. О, моя дорогая, простите меня за мою бестактность. Я помешал вам?

— Нет, это моя вина, — отозвалась Филадельфия, стараясь попасть в ритм вальса после того, как она оступилась. — Кто говорит, что я не та, какова есть?

Генри покачал головой. Она повторила свой вопрос.

— Кто говорит, что я не та, за кого себя выдаю?

Он нахмурился.

— Кто говорит? Дорогая мамзель, я прошу прощения за то, что вообще упомянул об этом. Этот трус не заслуживает, чтобы его упоминали.

Она посмотрела на него и спросила:

— Кто говорит так обо мне?

Он залился краской до корней волос.

— Это д'Этас сегодня утром, катаясь с миссис Рутледж по Сентрал-парку, бросил такую реплику. Он сказал, что никогда не слышал о вашей семье. Конечно, он сказал, что не знает всех прихлебателей при последнем дворе, но знаком со всеми родовитыми семьями в Париже.

— Ну и?.. — потребовала она продолжения, не обращая внимания на то, что другие пары вынуждены были огибать их, поскольку они остановились.

— Ну и, — нетерпеливо ответил он, сожалея, что затронул эту тему, — когда миссис Рутледж прижала его, он высказал предположение, что вы, возможно, не совсем та, кем хотите казаться.

— А вы как думаете, Генри?

Теперь он улыбнулся ей, зная, что сказать.

— Вы выглядите, как воплощенная мечта. — Он не собирался говорить так красноречиво, но ее красота повлияла на него, как ничто другое в его жизни. — Этот человек дурак.

Филадельфия кивнула и закружилась в вальсе.

— Мне надо не забыть послать вашей сестре большой букет цветов.

— Это еще почему?

— Из сожаления, — отозвалась она, бросив быстрый взгляд в направлении д'Этаса. Он держал покрасневшую девушку гораздо ближе, чем диктовали приличия, и это не осталось незамеченным пожилыми дамами, восседающими на позолоченных стульях вдоль стен залы. «Бедная Джулиана, — сочувственно подумала она. — Но это девушка перенесет, а вот ее собственная репутация в опасности».

Когда вальс кончился, она придержала Генри за рукав.

— Вы не выйдете со мной подышать свежим воздухом? Здесь так много народу.

— С удовольствием! — воскликнул он.

Но путь к бегству оказался перекрытым. Она не заметила, как он приблизился, но неожиданно перед Филадельфией возникло улыбающееся лицо д'Этаса.

— Мадемуазель де Ронсар, этот оркестр не напоминает вам, какой был и в Тюильри?

Она с трудом выдавила улыбку.

— Я не могу этого помнить, потому что я тогда была еще ребенком, а в моей семье детям не разрешали бегать по парку.

— Конечно, ваша семья… — Опять его жадный взгляд задержался на бриллиантах, украшающих ее шею. — Колье де Ронсар. — Он посмотрел ей в глаза. — Самое удивительное, что я никогда раньше не слышал о Ронсарах. Где, вы говорили, обретается ваша семья?

— Я ничего вам не говорила. — Филадельфия слышала, как у Генри перехватило дыхание от ее резкого ответа, но маркиз первым проявил себя грубияном, требуя от нее точного адреса. — Они мертвы, месье, и обретаются в своих могилах.

— Но я забежал вперед. Простите меня, мадемуазель. — Француз хитро улыбнулся, но, проходя мимо нее, сказал сквозь зубы: — Вы маленькая мошенница!

Она отвернулась, словно не слышала его слов, но, когда она шла к дверям, ведущим на балкон, ее кулаки сжались. Она была смутно уверена, что Генри идет за ней, но желание подышать свежим воздухом заставило ее не думать о чувствах молодого человека.

Д'Этас назвал ее мошенницей, его свистящий змеиный шепот был опасен. Он разоблачит ее. Филадельфия испугалась не его угроз, а сознания того, что он действительно может выяснить, что она мошенница, так как таковой и является. Эта мысль ужаснула ее.

— Что-нибудь не в порядке, дорогая? — Генри в нерешительности стоял рядом с ней в темноте у балюстрады.

Она обернулась к нему, и в свете, падающем из залы, он увидел, что она вот-вот расплачется.

— Месье Уортон, я должна рассказать вам кое-что, после чего я буду нравиться вам меньше.

Нежность, которую мужчина может испытывать к женщине, охватила его, когда Генри обнял ее.

— Не говорите пока ничего, — прошептал он ей на ухо.

Благодарная ему за поддержку, она на мгновение положила голову ему на плечо. Это было ошибкой, и она знала, что в итоге ему будет больно, когда он узнает о ее двуличии перед лицом его честной невинности. Филадельфия отодвинулась от него, и хотя он не удерживал ее силой, но и не отпустил.

— Это дьявол д'Этас, да? — торопливо спросил он. — Он пугает вас. Ладно, для меня не важно, есть ли в вас или нет королевской крови. Не думаю, чтобы она имелась на Пятой авеню. — Он покраснел от собственной смелости. Генри продвигался вперед гораздо быстрее, чем намеревался, но события подгоняли его, а трусом он не был. — Мне все равно, кто были ваши родители. Нет сомнения в том, что вы получили хорошее воспитание. Ваши манеры безупречны, а в любой гостиной вы озаряете все вокруг. Кроме того, эти ваши фамильные драгоценности: Если они не доказательство древности вашего рода, то я не знаю, что еще может им служить?!