Лаура Паркер - Отвергнутая

Филадельфия просунула руку ему под сюртук и обняла его за талию.

— Я была в таком замешательстве, чуть было не сбежала.

— Но ты вместо этого заплакала, что оказалось гораздо лучше.

Филадельфия приподняла его голову.

— Ты должен отдать должное моему воображению.

Пальцами она раздвинула его губы.

— Открой пошире, — сказала она, хихикнув от собственной смелости.

Он подчинился, и в глазах его вспыхнуло удовольствие.

Три недели назад Филадельфия никогда не стала бы дразнить его, но, проведя с ним двадцать одну восхитительную ночь, она больше не удивлялась страсти, которую он будил в ней. Она раскрыла свои губы, облизнула их и втянула себе в рот его язык и принялась сосать его.

С ощущением триумфа она ощутила дрожь наслаждения, пробежавшую по его телу. Обычно она терялась в чувственном мире желаний, который они вместе создали, но этот момент подарил ей новое знание об отношениях между мужчиной и женщиной. Контролируя свои действия, она может не только отвечать на его желания, но и дарить ему наслаждение. Она слышала, как он тихо постанывает, и его руки еще крепче обнимают ее.

Когда она освободила его от своей сладкой пытки, желание затуманило ее глаза и заставило порывисто дышать.

— Так лучше? — спросила она.

Эдуардо ухмыльнулся.

— Нет, целуй еще!

Она уперлась обеими руками в его грудь.

— Не буду! Ты был злым мужем, а сейчас ты должен торопиться и изображать мужа на побегушках на глазах у другой аудитории.

Он ухватил белокурую прядь, упавшую ей на лоб, и накрутил ее себе на палец.

— Я еще не показывал тебе дикое наслаждение от занятия любовью в середине дня. Это замечательно лежать в тени деревьев или чувствовать тепло солнечных лучей на своем теле.

— Похоже, что ты часто предавался таким удовольствиям.

Перемена в ее настроении изрядно развеселила его, и он еще крепче обнял ее.

— Ты ревнуешь! Меня? Милая, у тебя нет для этого оснований.

— Почему я должна верить тебе? Ты красив, богат, тебе не нужно работать, чтобы зарабатывать на жизнь. У тебя нет мозолей на руках, если не считать шрамов на запястьях. — Смутившись от упоминания о шрамах, она продолжила: — Ты никогда не рассказывал мне о том, кто нанес тебе эти раны.

— Разве? — отозвался он. — Не будем отвлекаться, милая. Ты очернила меня, продолжай.

Она передернула плечами в его объятиях.

— Я знаю, что богатые неженатые молодые люди вроде тебя имеют любовниц, много любовниц, поскольку могут их содержать.

— Много? — удивленно переспросил он. — Ты в своей ревности готова приписать мне гарем?

— Нет, — ответила она сдержанно, неожиданно осознав новую для нее мысль. — В настоящее время у тебя только одна любовница.

Филадельфия готова была задушить себя, сказав это. Она так не думала, и уж, тем более, не собиралась это говорить. Ее страсть к нему была глубже плотского желания, это было неизбывное, изнуряющее стремление быть желанной, находиться под его защитой и быть любимой, им всегда, и все-таки они ни разу не говорили о будущем.

Эдуардо повернулся к ней и заставил посмотреть ему в глаза.

— Ты мне не любовница! Ты моя любовь!

— Какая разница?

Стук в дверь заставил Эдуардо выругаться; он поспешно поцеловал ее, прежде чем отпустить.

— Позднее, милая, мы закончим этот спор. А сейчас ты сеньора Милаццо.

Филадельфия отошла и села на один из двух диванчиков, стоящих по бокам камина, а Эдуардо впустил в комнату посыльного, принесшего все необходимое для лимонада.

— Все, что вы приказали, сэр, — объявил мальчик, устанавливая поднос.

Посыльный служил в отеле «Гранд Юнион» уже третий год и видел в этих стенах много красивых и богатых молодых женщин, но образ миссис Милаццо с ее золотистыми локонами, в белом летнем платье, надолго останется в его памяти.

Поставив поднос, он сорвал с головы кепи и уважительно поклонился.

— Надеюсь, что вы вскоре почувствуете себя лучше, мэм. — Поощренный ее улыбкой, он продолжал: — Известно, что климат Саратоги творит чудеса с теми, у кого слабое здоровье. А ваше присутствие здесь украсит наши места. Если вам что-нибудь понадобится, что бы вам ни понадобилось, позвоните мне.

Филадельфия поднесла руку ко рту, чтобы прикрыть улыбку.

— Вы очень добры. Я надеюсь, что в этом отеле ценят способности такого очаровательного юноши.

Эдуардо прислонился к двери, с удивлением наблюдая за этой сценой. Мало находилось мужчин, которые не реагируют на красоту Филадельфии. Ему надо не спускать с нее глаз, иначе она будет вечно окружена толпой поклонников. Эта мысль лишила его чувства юмора. Когда посыльный с глупой улыбкой на лице дошел до двери, Эдуардо так грозно посмотрел на него, что тот покраснел и поспешил выскочить за дверь.

— Это было не очень хорошо с твоей стороны, — заметила Филадельфия, когда за мальчиком закрылась дверь. — Ты напугал его.

— Вот и хорошо. Пусть не заглядывается на чужих жен.

— Он не хотел ничего дурного, ведь он еще мальчик.

— У него уже пробиваются усики, — мрачно сказал Эдуардо, подходя к ней. — Он уже достаточно взрослый.

Филадельфия в изумлении взглянула на него.

— Похоже, что ты ревнуешь.

Эдуардо пожал плечами. Неужели она все еще не понимает, насколько глубоко его чувство к ней? Быть может, он должен напомнить ей, что родился и вырос в сельве, что его утонченность это только видимость, прикрывающая примитивные чувства, клокочущие в его крови. Он не хотел, чтобы какой бы то ни было мужчина смотрел на нее с восхищением и похотью. В нем говорило первобытное чувство собственника, он хотел бы запереть ее, укрыть от их похотливых взглядов и сладострастных желаний.

Филадельфия поражалась, насколько более открытым он стал с тех пор, как они приехали на Гудзон. До этого она могла поклясться, что не может понять его скрытых эмоций, если он сам не хотел этого. Но ревность? Он не походил на человека, озабоченного тем, что может потерять что-то, принадлежащее ему.

Она ему не принадлежала. Эта мысль задела ее. Филадельфия была его любовницей, и то всего лишь временной. Он часто говорит, что любит ее, и, тем не менее, только что он не нашел ответа на ее вопрос о разнице между любимой женщиной и любовницей.

Она посмотрела на него, вложив в этот взгляд всю свою душу.

— Я полагаю, что настоящие мужья меньше ревнуют своих жен, поскольку они обменялись клятвой верности.

— Совершенно верно.

Эдуардо резко отошел от нее под тем предлогом, что ему нужно взять шляпу и трость, но ее обвинение осталось болью в его душе.

Он знал, что мысль о том, что она любовница, мучает ее. Она должна недоумевать, почему он, уверяя ее в своей любви, не заговаривает о женитьбе. Как объяснить ей, что его представление о чести позволяет ему удерживать ее около себя, но не позволяет вынуждать выходить замуж за человека, погубившего ее отца. Эта дилемма стала еще острее в последние дни на Гудзоне, когда он узнал, что один из его врагов остался жив. Как раз когда в его жизни открылась новая перспектива, прошлое словно встало из могилы, а с ним и кровавая клятва, которую он дал Тайрону.