Лаура Паркер - Отвергнутая

— Тайрон! — рванулся из постели Эдуардо, но тот поднял пистолет, заставив его остановиться.

— Не заставляй меня убивать тебя, Таварес. Она того не стоит. — Он вновь посмотрел на Филадельфию. — Спросите-ка у своего любовника, почему мы ищем Макклода. Спросите его, кто погубил Ланкастера. Спросите его, кто написал третье письмо вашему отцу и не он ли был врагом вашего отца.

Филадельфия улыбнулась Эдуардо.

— Я не хочу его слушать и знаю: он наговорит все что угодно, чтобы навредить нам.

В голосе Тайрона зазвучала издевка.

— Спросите, дьявол вас побери! Он не будет лгать вам.

Когда она посмотрела на Эдуардо, ее храбрость увяла. Он смотрел на нее, но в его взгляде была настороженность. Она в ужасе переводила взгляд с одного на другого. Этого не может быть. И, тем не менее, все начинало становиться на свои места. Упоминание о Бразилии и двух письмах, которым она не захотела верить потому, что влюбилась. Во рту у нее пересохло.

— Это был ты?

Эдуардо передернуло, словно она ударила его.

— Милая, ты неправильно задаешь вопрос. Ты не спрашиваешь меня — почему.

Она сидела окаменевшая.

— Причины не имеют значения.

Она услышала свой голос словно издалека. Возможно ли это, что Эдуардо один из врагов ее отца.

— Скажи мне правду. Это ты погубил моего отца?

Горькая усмешка появилась на лице Эдуардо.

— Какими хрупкими оказываются мечты, милая. Я пытался остановить тебя, я убеждал тебя бросить поиски, говорил, что это принесет тебе только боль.

— Ты хочешь сказать, что это повредит тебе! — закричала она. — Ты лгал мне! Ты заставил меня поверить, что ты честный и добрый, а все оказалось ложью!

— Так ли? Даже моя любовь к тебе?

— Не надо! — Она подняла руку, словно защищаясь. — Не надо… Молчи! Ты предал меня! И ты заставил меня предать все, что было для меня самым важным!

— Я надеюсь, вы извините меня, — сухо произнес Тайрон.

— Нет! — Филадельфия встала на колени, не обращая внимания на то, что предстала взорам двух мужчин совершенно голая. — Сеньор Таварес уходит и никогда не вернется. Никогда!

Эдуардо не стал протестовать. Он поднял с пола свою одежду и стал одеваться. Потом повернулся к Филадельфии и обрадовался, что она успела завернуться в простыню.

— Я никогда не хотел причинить тебе зла. Но теперь я понимаю, что должен был предвидеть все. Я не могу спасти тебя от тебя самой. Я устал.

Когда он вышел, Филадельфия посмотрела на Тайрона, любопытствуя, что он будет делать, но уже не испытывая страха перед ним.

Тайрон только взглянул на нее.

— Вы гораздо большая дура, чем я предполагал, — сказал он наконец. — Таварес был прав. Вы не задали нужный вопрос. Он слишком горд, чтобы сказать правду, а я скажу. Ваш отец был человек алчный, и эта алчность повлекла за собой убийство людей. Он получил то, что заслужил. И будучи жалким трусом, он убил себя, чтобы не встретить поражение. Вам не приходило в голову, что, если бы он действительно любил вас, он остался бы жить, чтобы защитить вас?

Каждое его слово, как камень, пущенный из рогатки, било в хрупкую скорлупу молчания, в которую она спряталась. Она начала стонать, обхватив себя руками.

Тайрон выругался сквозь зубы и вышел из комнаты. Если она сойдет с ума, пользы от нее не будет. Что же касается Тавареса, то теперь, когда Тайрон заставил его взглянуть правде в глаза, он должен быть настороже.

Стоя на балконе, он поднял пистолет и какое-то мгновение смотрел на него. Таварес был самым близким другом, какого он когда-либо имел. Если Тайрон будет вынужден убить его, то это станет ненужным расходом, а он ненавидел их.

Он должен чувствовать себя удовлетворенным. Он порвал отношения между Филадельфией и Таваресом навсегда, но не радовался этой победе. Одерживая ее, он нарушил собственный кодекс чести. Он вонзил другу в спину нож.

Он сунул пистолет в кобуру и облокотился о перила. Впервые за долгие годы в нем зародилось тошнотворное подозрение, что он действительно подонок, сукин сын, как думают о нем люди.

Филадельфия тихонько прошла в последний ряд в соборе Святого Людовика, как раз когда в половине седьмого утра здесь началась служба. Поскольку она не была католичкой и не знала, что ей нужно делать, она преклонила колени и склонила голову, когда хор голосов, поющих на латыни, заполнил собор.

Филадельфия бежала из дома Тайрона, дождавшись того часа, когда станет достаточно светло, чтобы найти дорогу по незнакомым улицам города. Она понятия не имела, где она могла бы укрыться, и когда увидела высокий купол собора, то направилась к нему по узким улочкам Старого квартала. Ей показалось естественным искать убежище от дьявола в церкви, а Тайрон был дьяволом.

Она сложила руки и закрыла глаза. Если она проживет сто лет, все равно никогда не забудет безжалостной, бесчеловечной радости, которую он испытывал, подорвав ее доверие к Эдуардо. Он всегда знал правду, но выжидал, чтобы использовать эту правду против Филадельфии тогда, когда ему это будет выгодно. Она его ненавидела, презирала и — главное — боялась.

Каждый миг последних четырех месяцев был ложью. С того момента, как Эдуардо Таварес вошел в ее жизнь, и по сей день; причины, по которым он оставался с ней, были лживыми, каждая минута проявления лживых эмоций и взвешенного лицедейства, рассчитанными на то, чтобы она не узнала правду.

Правда. Это слово колоколом гудело в ее голове. Что такое правда? Теперь она уже не знала, каким своим чувствам и мыслям доверять. Чему из того, что сказал ей Тайрон, можно верить? Он хладнокровный, жестокий человек, способный на любой обман. Он назвал ее отца алчным человеком, — нет, еще хуже — человеком, ответственным за смерть других. Это абсурд! В ее отце не было склонности к насилию. Он был спокойный, добрый человек, единственный интерес которого в жизни заключался в прекрасных вещах, которые он привозил домой, чтобы полюбоваться ими вместе с ней. И то, что он сумел собрать большое состояние в драгоценностях, вовсе не означает, что он был человеком алчным.

И все же в глубине души она знала, что Тайрон не лгал насчет участия Эдуардо в разорении ее отца. Эдуардо виноват, она видела подтверждение этого в его глазах, в которых, казалось, отражается его любовь к ней. Вероятно, самая большая ложь заложена в Эдуардо. Он уверял, что любит ее, но разве это возможно? Он ненавидел ее отца настолько, что погубил его. А потом употребил всю свою силу убеждения на то, чтобы заставить ее влюбиться в него. Может, это входило в его планы — заставить ее предать память об отце в объятиях его врага?

Нет, в это она не могла до конца поверить. Эдуардо был слишком щедр, слишком озабочен ее благосостоянием эти последние месяцы. Первые дни в Нью-Йорке, когда она была напугана, он всегда был рядом в обличии Акбара. А потом те недели на Гудзоне, когда он сумел заставить ее поверить в себя как в женщину, поверить в силу эротической любви; не мог же Эдуардо фальсифицировать свою страсть. И все же, если он действительно любит ее, его действия выглядят совершенно необъяснимыми. Почему он позволил себе влюбиться в дочь человека, которого ненавидел?