Ольга Михайлова - Аристократия духа

Камэрон пожал плечами.

— Мимо не пройдешь, не заметив. Броская, видная. Пожалуй, что и просто красотка. Постоянно в окружении кавалеров. Столпы общества, правда, о ней мнения не слишком лестного. Я что-то такое слышал от Комптона. Ну, да, это просто разговоры.

Кейтон, скрывая интерес, насмешливо бросил:

— Светские похвалы — вещь ненадежная. Красавицей зовут любую мало-мальски привлекательную девицу. Сколько раз я слышал славословий да прославлений каких-нибудь новоявленных красоток, а приглядишься — кроме молодости да свежести — ничего. Я не доверял бы льстивым комплиментам, пока не посмотрел бы сам.

Райс изумился.

— Чёрт возьми, Энселм, а чего ещё от девицы-то и требовать? Свежесть только и в цене.

Кейтон посмотрел на Райса, но промолчал.

— А ты собираешься жениться, Кейтон? — Камэрон бросил на Райса взгляд, не ускользнувший от внимания Энселма.

Ответил Кейтон излишне резко и отрывисто, ощущая гулкий стук сердца.

— И в мыслях того нет. — Он резко сменил тему, — но где эта чертова сводня? Почему бы не пойти в то заведение на Бристольской дороге?

— Ты удручающе циничен, Энселм, — назидательно проговорил Райс, точно читал поучение благородным девицам. Он актерствовал, и не скрывал этого, — а вот я в глубине души по-прежнему остаюсь сентиментальным романтиком и сохраняю идеалы рыцарственной старомодной любви. Я не люблю войти в бордель, получить согласно заплаченному и выйти. В этом что-то скотское. Тщеславие отвращает меня от публичного дома, где нет ни видимости сопротивления, ни подобия победы, ни надежды, что выберут именно тебя, а не другого. Нет даже непроизвольной щедрости красавицы — ласки она отмеряет в строгом соответствии с полученной суммой. А вот миссис Ричардс приведёт не профессиональных жриц любви, но юных горничных из гостиниц, кои не прочь подработать. Ухаживание за барышней на дому сохраняет все прелести любви и тонкость чувства…

Кейтон смерил его ироничным взглядом и оба расхохотались.

— Я никогда не простил бы себе, если бы упустил столь благородную забаву…

Кейтон вспомнил Ренна.

— Один мой сокурсник считает, что «кто истинно благороден, тот не прощает себе того, чего никогда не поставил бы в вину другим…». Что в головах у этих людей? — Кейтон поежился.

Райс кивнул.

— Или благородство, или благоразумие, тут каждый выбирает. Но благородство не окупает даже себя.

В эту минуту в прихожей раздался шум, появилась миссис Ричардс с тремя своими подопечными и положила конец беседе. Кейтон не любил доступных девок — необходимость пользоваться второсортными женщинами унижала самолюбие, но голод не тётка. Его амбиции были скорее заносчивы, чем слепы, он понимал степень совершаемой им мерзости, однако, убеждал себя в том, что вынужден прибегать к этим девкам ради сохранения спокойствия и здоровья.

Что бы ни болтал под воздействием винных паров Райс, увы, приведённые миссис Ричардс прелестницы были столь же недалеки, вульгарны, корыстны и мерзки, как и милашки из веселых домов. И также фальшиво смеялись они и также обожали грубые ласки, также бранились и вцеплялись друг другу в волосы по каждому пустяку. Они жадно набрасывались на еду, от них за версту разило дешевыми вонючими духами, их попытки выглядеть утончёнными аристократками смешили. Кейтон оглядел девиц в надежде выбрать, что получше, но тут же и рассмеялся про себя. С таким же успехом можно было бы метнуть жребий: одну, толстушку Нэнси, пару дней назад кто-то наградил хорошим фингалом под глазом, худышка Китти, видимо, вообще не была знакома с расческой, и её каштановая грива давно сбилась в колтун, а жгучая брюнетка Молли, хоть и была причесана и не имела синяков на физиономии, обладала пронзительно-визгливым голосом и говорила на невообразимо вульгарном диалекте. Выбирать было не из чего, и Кейтон предпочёл положиться на случай. При этом, и Энселм подлинно дивился этому обстоятельству, девицы никоим образом не выразили предпочтения кому-то из них троих, красота Райса нисколько не затронула их сердца, и Молли, вызывая отвращение вонючей эссенцией, которую считала духами, игриво прыгнула ему на колени. Кейтон вздохнул. Для шлюх он был вполне привлекателен. — Девица роскошна, конечно, кровь с молоком, но приданое совсем небольшое. Видимо, опекун счёл, что красота девицы сама по себе стоит немало? Но меня это не устроит. Это ты, с твоим-то состоянием, Клиффорд, мог бы попытать счастья, но мне мало двадцати тысяч и красоты впридачу.

Все четверо под завистливыми взглядами сокурсников кивнули, Кейтон на миг прикрыл глаза, его ресницы обрисовали тяжелые тени под глазами, он вяло пожал плечами.

После чего профессор попрощался с аудиторией и со своими новыми подопечными — до нового триместра.

Райс, не обременяя себя заботой о приятелях и не утруждая девиц обещанными ухаживаниями, опрокинул пышногрудую Нэнси на кровать и, задрав ей юбки, проявлял «все прелести любви и тонкость чувства». Камэрон делал то же самое с Китти, но Кейтон никогда не мог обнажить тело при посторонних, и хотя софа рядом пустовала, предпочёл уединиться, затащив черноволосую Молли на кровать в спальне, соседней со столовой, куда доносились пьяные стоны кокоток в гостиной, но видно ничего не было. Здесь он брезгливо уткнул Молли лицом в подушку — слушать её у него не было сил. Методично принял меры предосторожности, коими никакая страсть никогда не заставила бы его пренебречь, и лишь после позволил себе ублажить похоть.

Кейтон был противен сам себе. Господи, до чего же омерзительна эта истасканная потаскуха! Кто вчера пользовался ею? Юная горничная из гостиницы, как же… держи карман шире!

Стараясь не глядеть на зловонную мерзавку, Кейтон отвалился на кушетке и уставился в стену. Он вспомнил, как в одном из старинных фолиантов прочёл, что «плотский разврат губителен для души и тела и мерзок пред Богом. У развратника притупляется память, теряется способность к размышлениям, появляется страшное малодушие. Ни геройства, ни самоотвержения не ожидайте от такого человека, он весь делается плоть и кровь…» «Omnis cogitation libidinosa cerebrum inficit», «Всякая сладострастная мысль вредит уму», — вторил средневековый автор. «Волнение похоти развращает ум», утверждал и премудрый Соломон. Существование взаимосвязи между умом и склонностью к блуду проступало и в том, что слово «целомудрие», обозначавшее целую, неповрежденную мудрость, издавна употреблялось для обозначения телесной непорочности, потеря которой влекла за собой потерю правильного мышления, порождая его разорванность…

Сам Энселм тогда, помнится, посмеялся над этим. На нём самом блуд следа не оставил. Правда, блудить удавалось редко — он не любил потаскух и прибегал к их услугам, когда уже совершенно не мог выносить муки плоти, но на самих шлюхах неожиданно для себя самого этот закон проследил. Все они были страстны, но вовсе не телесно: они кипели внутренне, в один миг переходили от мрачного молчания к безумной радости, от почти аристократической вежливости к площадной брани, были глупы и суеверны, часами гадали себе на картах, пытаясь узнать будущее.