Джо Беверли - Нежный защитник

— Ты использовала не своих солдат, леди Имоджин! Это были солдаты твоего мужа!

Имоджин обдумывала ответ, когда заговорил Фицроджер.

— С вашего позволения, сир, это не совсем так. Согласно брачному контракту, засвидетельствованному вами в этом самом зале, моя жена стала сюзереном Кэррисфорда, а мои люди — ее людьми.

Снова поднялся шум, но никто не пытался это оспорить. Имоджин не могла поверить, что Фицроджер открыто выступил в ее защиту. Она не смела поднять на него глаза.

— Итак, — продолжал Генрих, барабаня унизанными перстнями пальцами по столу, — вопрос заключается в том, имела ли право Имоджин из Кэррисфорда в качестве хозяйки замка лично судить лорда Уорбрика за его злодеяния, или ее долг состоял в том, чтобы захватить его и доставить нам?

Имоджин надеялась, что хотя бы двое мужчин в этом зале поддержат ее перед королем, но все молчали. Генрих явно начинал терять терпение.

— Ну, женщина? — рявкнул он.

— Милорд Фицроджер считал, что имеет право суда, ваше величество, и так же считала я.

А вот теперь можно было не сомневаться, что гомон в зале выражает недовольство ее дерзостью. Имоджин постепенно склонялась к тому, что отец Вулфган был прав: Фицроджеру следовало сразу подвергнуть ее публичному наказанию, чтобы избежать этого допроса. Уж лучше порка, чем суд короля.

— Но твой муж предложил лорду Уорбрику поединок чести! — возразил Генрих. — Тогда как ты не оставила врагу ни единого шанса!

Имоджин с гордостью ответила:

— Сир, если бы не тяжелые раны, искусство моего мужа все равно не оставило бы лорду Уорбрику ни единого шанса! — Слишком поздно она сообразила, что столь дерзкий ответ только ухудшил ее положение. Во взгляде Генриха сверкала ярость.

— Разве тебе не известно, женщина, что исход поединка чести находится в руках Господа? И даже слабейший может одержать верх над сильнейшим, если это будет Ему угодно!

Перед ней словно распахнулась дверь навстречу яркому солнечному свету, и хотя Имоджин не сразу набралась духу, чтобы шагнуть туда, искушение было слишком велико. Она глубоко вздохнула.

— Тогда не может быть сомнений, сир, что Всевышний был на моей стороне!

И снова собравшиеся в зале бароны загомонили, но уже не так сердито. Имоджин показалось, что кое-где даже раздались смешки — но скорее всего ей показалось. Однако ей стало ясно, что ни один из баронов не станет оспаривать ее право на суд над своим обидчиком. Ведь тем самым они бы ослабили собственные позиции в сходной ситуации. Эти люди скорее поддержат ее, чем короля.

Имоджин увидела, как что-то сверкнуло в глазах Генриха — гнев или восхищение? От напряжения у нее все плыло перед глазами. Похоже, она все-таки хлопнется в обморок, причем очень скоро.

Пальцы Генриха возобновили свою нетерпеливую дробь.

— У тебя чересчур дерзкий язык, Имоджин из Кэррисфорда, и не мешало бы его укоротить! А теперь скажи мне, можешь ли ты с такой же находчивостью отговориться и от нападения на своего мужа?

Означает ли это, что ей удалось отговориться от первого обвинения? У Имоджин голова шла кругом.

— Ну? — поторопил ее король.

Как она ни старалась, ей так и не удалось придумать ничего подходящего, и Имоджин просто сказала:

— Я боялась, что он погибнет, сир.

Повисшее в зале молчание было яснее всяких слов.

— Ты думала, что лорд Фицроджер не в силах выстоять против лорда Уорбрика? — уточнил король, откинувшись в кресле. — Но только что ты говорила обратное.

Отчаянный взгляд в сторону Фицроджера снова не принес Имоджин ни единой подсказки. Она опустила голову.

— Я подумала, что он недооценил серьезность своих ран, сир. — Она понимала, что это не может служить ей оправданием, и затихла в ожидании решения, которое примет Генрих.

Король удивил ее. Он обратился к ее мужу:

— Милорд Фицроджер, правду ли сказала ваша жена? Как вы думаете, убил бы вас лорд Уорбрик в этом поединке?

— Как всегда, сир, я уповаю на высшую справедливость, — ответил Фицроджер.

Имоджин снова рискнула поднять на него взгляд. Но он был по-прежнему тверд, как железо.

— Ну а если посмотреть на это с позиций сегодняшнего дня, — раздраженно настаивал король, — считаете ли вы, что ваши раны могли решить исход поединка?

— Абсолютно верно, — без обиняков признался Фицроджер. — Я не мог владеть обеими руками и одной ногой.

Имоджин ужасно хотелось рискнуть и оглянуться на зал: как отнесутся к его словам сидевшие там бароны? Ведь их мнение играло сейчас решающую роль! Но она понимала, что никогда в жизни они не смирятся с тем, что женщина позволила себе распорядиться не только своей судьбой, но и судьбой своего мужа. Да вдобавок спасти ему жизнь.

— Итак, — обратился к залу король, — по первому обвинению леди Имоджин утверждает, что в качестве сюзерена Кэррисфорда она имела право чинить суд над лордом Уорбриком за его преступления против нее самой и ее людей. Желает ли кто-то оспорить это право?

Имоджин позволила себе надеяться. Генрих сформулировал вопрос таким образом, что вряд ли кому-то из баронов захочется возразить. Скорее собравшиеся здесь рыцари и бароны будут настаивать на праве сюзерена вершить суд, даже если этим сюзереном является женщина.

Генрих сделал паузу и продолжил:

— Значит, быть по сему. Но да будет вам известно, что мы не потерпим нарушения законов на нашей земле. И если бы у нас было хоть малейшее сомнение в виновности лорда Уорбрика, я первый оспорил бы право леди Имоджин решать его судьбу.

Имоджин затопила волна облегчения, и это было опасно: она не имела права расслабляться! Но, во всяком случае, с нее было снято самое тяжкое обвинение.

— Теперь, — продолжил Генрих, — мы должны рассмотреть второе обвинение. Леди Имоджин не отрицает, что напала на моего вассала, своего мужа, после чего он потерял сознание. Ее оправдывает лишь то, что она сделала это с добрыми намерениями. Она вообразила, будто ее муж не способен сам справиться со своими обязанностями и нуждается в ее помощи. Несмотря на это оскорбление, лорд Фицроджер готов проявить снисхождение и не наказывать свою жену слишком жестоко. Из уважения к его великим заслугам перед нами мы готовы так же снисходительно отнестись к оскорблениям трону, нанесенным этой женщиной.

Имоджин боялась дышать.

— Но, — вопросил король, — можно ли считать этот случай его личным делом, не задевающим всех нас? Кто желает высказаться?

Высказаться пожелали многие, и Имоджин болезненно поморщилась.

Генрих призвал баронов к порядку, и они стали подниматься по очереди. Смысл их выступлений сводился к одному: женщинам не следует позволять руководить мужчинами, и уж тем более в тех вопросах, когда речь идет о жизни и смерти — даже ради блага самих мужчин. Мужчины не дети, чтобы оберегать их от опасности!