Джейн Фэйзер - Клевета

Ближе к вечеру штандарт де Боргаров слетел вниз с донжона, и люди де Бресса и де Жерве начали стягиваться в лагерь разбойников, оставляя тем в добычу город и замок, которых ждала та же участь, что и Бресс. Не должно было остаться ни малейшего свидетельства того, что вассал герцога Ланкастерского внезапно и дерзко напал на замок, владельцы которого находились под покровительством французского короля, ведь перемирие продолжало действовать. Все должны были думать, что Каркассонскую крепость взяли штурмом разбойники из воинства Дюрана, а цель у тех одна — насилие и грабеж. Выходка неожиданная по своей дерзости, но нельзя сказать, чтобы из ряда вон выходящая. Люди, вроде Дюрана, никогда не искали сколько-нибудь убедительных поводов для нападения на очередной город и замок, будто совершенно страшились загробных мук. Видимо, они предпочитали немедленное удовлетворение прихотей тела покою в жизни иной. Да и не осталось больше никого, кто мог бы поведать быль о похищенной женщине и ее ребенке, об их вызволении. Замкнулся кровавый круг, та цепочка страшных и горестных событий, начало которым положило рождение этой самой женщины.

Итак, люди де Бресса и де Жерве, которых с самого начала тяготило вынужденное союзничество с бандитами Дюрана, собрались вокруг стяга с изображением дракона и, как только солнце скрылось за вершинами гор, двинулись на север.

С наступлением ночи они были уже в десяти милях от Каркассона. Они разбили палатки на берегу маленькой речки, притока Гароны, недалеко от какой-то деревушки. Крестьяне были страшно перепуганы, когда через деревню проскакал отряд уставших воинов с лицами, почерневшими от копоти, в одежде, забрызганной кровью, с ранеными в обозе. Но отряд молча проехал через деревню и остановился на пустоши, не потравив ни пастбищ, ни хлебного поля.

Всю дорогу Магдален ехала с Гаем, но кроме отдельных отрывистых фраз, они не сказали друг другу ни слова. Смерть Эдмунда как будто провела между ними непреодолимую черту. С этой смертью нельзя было примириться, ее нельзя было принять.

Вместе с Магдален из крепости были вывезены ее сундуки, так что после остановки она смогла переодеться и заняться Авророй. Ребенок, казалось, уже успел забыть ужасы пережитого дня, успокоился, снова оказавшись в материнских руках, и тряска дороги убаюкивала его точно так же, как во время долгой поездки из Бресса в Каркассон.

Маленькая палатка Магдален была разбита подле другой, большой палатки, над которой развевался дракон де Жерве. Покормив и искупав младенца, Магдален вместе с девочкой пошла в соседний шатер, освещенный изнутри факелами. Гай был один, он сидел за походным столиком рядом с палаткой с кубком вина в руке, и мысли его витали где-то далеко. На появление Магдален он не отреагировал. А она никак не могла решиться сесть рядом, пока он сам ее не пригласит. Но Аврора вдруг радостно завизжала: светлячок вспыхнул перед самым ее носиком.

Гай поднял глаза и устало улыбнулся ребенку.

— Дай мне ее, — он взял Аврору на руки и усадил на колени. Та заворковала, пухлыми пальчиками дотрагиваясь до дракона, вышитого на камзоле отца.

— Как ты выросла, девочка моя, — сказал он, нагибаясь для поцелуя; Аврора немедленно уцепилась в его волосы и залилась смехом.

Магдален села рядом на низенькую скамеечку.

— Можно мне выпить вина?

Он молча пододвинул ей чашу с вином, а сам начал щекотать живот девчушки, и та, откинувшись на его руку, смеялась и отбивалась.

Магдален отпила из чаши и сказала:

— Что мы теперь будем делать?

— Вернемся в Бресс, — ответил он. — Необходимо убедиться, что замок и земли после нападения Дюрана по-прежнему числятся за Ланкастерами. Гарнизон наверняка вернулся в замок, но я хочу увидеть это собственными глазами. Опустевшее гнездо — лакомый кусок для стервятников.

Магдален помолчала. Она-то ведь не это имела в виду.

— Оливье с моим посланием к герцогу уже выехал в Лондон, — продолжал Гай. — В одиночку он может проделывать по сто миль в день. Даже если накинуть несколько дней на непредвиденные задержки, например, с кораблем в Кале, то при попутном ветре он доберется до Саутхемптона в течение трех недель.

— Все правильно, — сказала Магдален. Она была в затруднении, не вполне понимая, что с Гаем; ясно было только то, что он явно сторонился ее.

К ним неслышно подошел по траве Тео.

— Ужинать будете, милорд? Все готово.

— Я поужинаю один, — сказал Гай. — Можешь принести мне сюда.

Магдален прикусила губу при виде такого явного нежелания Гая ужинать вместе с ней.

— Пойду уложу Аврору в постель, чтобы ты мог спокойно поесть, — сказала она упавшим голосом. — Принесешь мне ужин прямо в палатку, Тео?

Гай не стал возражать, казалось, он вообще не слышал того, что она сказала. Он лишь передал ей в руки ребенка и вновь погрузился в свои думы.

Всю ночь, а она была по-летнему жаркой, Магдален ворочалась без сна на своем тощем тюфяке. Она никак не могла понять, почему нельзя горевать об Эдмунде вдвоем; ведь так легче перенести это несчастье! Они оба были друзьями Эдмунда, и вполне могли бы друг друга поддержать. На заре Магдален встала и вышла из палатки. Гай все еще сидел за столом, и непонятно было, то ли он так и не ложился, то ли, как и она, встал до времени, измученный бессонницей и тяжелыми мыслями.

— Утро доброе, милорд! — пока она дошла до стола, ее туфли, так же как и подол платья, намокли от росы.

Он глядел на нее чуть насупившись.

— Ты могла бы еще поспать, Магдален.

— Как и вы, сэр, — она стояла у стола, сжав пальцами его край. — Нам обоим тяжело. Разве мы не можем помочь друг другу?

Голос ее был еле слышен.

Складка между бровей Гая стала еще глубже.

— Помочь? Разве Эдмунд погиб не из-за нас? Как же мы можем помочь друг другу загладить нашу вину?

Она закрыла лицо руками, словно обороняясь от его жестоких слов. Потом вновь взглянула на Гая.

— Это горе, большое неутешное горе. Но ведь не мы несем вину за его смерть?

Пустота в глазах Гая внезапно сменилась вспышкой гнева, и Магдален невольно отпрянула.

— Если бы ты не нарушила своей клятвы, Эдмунд был бы сейчас жив!

Она отчаянно запротестовала:

— Нет!.. Я не нарушала клятвы. Я ничего не говорила!..

— Но он все узнал от тебя!

— Да нет же… Это кузен… Он ему сказал, он внушил Эдмунду…

— А ты не стала этого отрицать, так? — Гай говорил уже почти грубо, сжав руки в кулаки и пронзая ее пронзительным взглядом голубых глаз, а она, потеряв дар речи, молча качала головой. — Если бы ты все отрицала, он бы поверил тебе, потому что слишком тебя любил. Он хотел, чтобы ты сказала, что все это неправда, а ты этого не сделала. Ничего бы не было, если бы ты осталась верна клятве!