Елена Арсеньева - Любовь и долг Александра III

Самое ужасное состояло в том, что она могла твердить себе это сколько угодно, но свет именно что сошелся на нем клином! Минни не лукавила перед собой: она хотела выйти замуж за Сашу не потому, что ему предстояло стать наследником русского престола! Она влюбилась в него… и эта неизвестность, это затянувшееся ожидание ответа от русского принца не только оскорбляли Минни, но и распаляли ее. Недостижимый принц казался еще более желанным именно потому, что мог оказаться несбыточной мечтой.

Ах, как хотелось иногда поговорить с кем-то умным, понимающим, посоветоваться. Друг прежних дней Андерсен тяжело болел… да и, положа руку на сердце, она боялась беседы с ним. Эта его странная фраза о русалке, которая победит принцессу, вопрос Никсы о том, где живут русалки, не шли из головы. Минни настолько мучилась этими мыслями, что даже разлюбила купаться. И если кто-нибудь упоминал о русалках, спешила переменить тему.

Конечно, перемену в ее настроении заметили все. Но она настолько переменилась и в гораздо более важных вещах, чем вера в детские сказки, что это было сущей мелочью.

– Минни! – воскликнула Тира, подбегая и хватая ее за руку. – Пойдем скорее, нам нужно поговорить.

Минни невольно залюбовалась сестрой. Тира выглядела старше своих пятнадцати лет: яркая, румяная, с точеными чертами лица, она была очаровательна в своей голубой шубке, отделанной редкостным белым соболем. И любовь к лейтенанту Марчеру, от которой Тира так и не избавилась, оживляла ее и украшала. И эта любовь была взаимной! Пусть обреченной, но взаимной!

А она, Минни, сохнет из-за того, что ее любовь всеми одобряема, но – не взаимна!

И снова мысли вернулись на нахоженную, утоптанную тропу: почему молчит Саша? Выжидает, пока минет срок траура? Но ведь Минни знает, что императорская семья даже посещает балы и проводит их во дворце. Не танцует лишь императрица, а братья Никсы посещают все балы. Если траур не мешает танцевать, то почему он не позволяет написать письмо девушке, которую весь свет уже считает невестой цесаревича?

– Минни! – крикнула Тира. – Ты не представляешь!

– Что случилось? – встрепенулась сестра. И надежда вспыхнула в ее сердце. А вдруг письмо?

Нет, у Тиры печальные глаза… А если действительно пришло письмо, но в нем Саша отказывается от нее?

И неизвестность, несколько минут назад терзавшая ее и доводившая до исступления, показалась более желанной по сравнению с убийственной определенностью.

– К отцу прибыл посланник короля Нидерландов! – выпалила Тира, и у Минни сразу отлегло от сердца. Да с чего она вообще взяла, что испуг Тиры имеет к ней отношение?

– И что же?

– Я случайно услышала их разговор. Посланник говорил, что король Уиллем III Нидерландский хотел бы породниться с нашей семьей и посвататься к… – Она задохнулась от волнения.

– О боже!

Теперь Минни поняла, почему так испугана Тира.

– Не волнуйся, моя девочка, отец не отдаст тебя ему, ведь он старше тебя чуть ли не на сорок лет, – произнесла она.

– Нет! – воскликнула Тира. – Посланник говорил о намерении Уиллема просить тебя стать его женой!

– Неужели? – удивилась Минни. – Ты, верно, что-то не так поняла. Ведь всем известно, что мы с Александром…

– Да, – внезапно всхлипнула Тира. – Отец так и сказал ему. А посланник ответил, что его король никогда не осмелился бы тревожить принцессу Дагмар своим предложением, если бы не узнал доподлинно, что наследник русского престола не намерен просить ее руки.

– Не намерен?

Тира кивнула и пробормотала:

– Оказывается, в какой-то парижской газете написали, будто русский принц настолько сильно увлечен некоей фрейлиной императрицы, что не желает иметь дела с датской претенденткой. Претенденткой! – повторила она с отвращением.

Иногда по вечерам, когда Сашенька Жуковская уже засыпала, Мари гасила все свечи и садилась у окна, глядя на голубоватые лунные полосы, ложившиеся на снег. В зеркале, висевшем сбоку, она могла краем глаза видеть свое отражение: волосы распущены, плечи покрыты белой шалью, глаза тонут в глубокой тени… вид, словом, романтический до невозможности. Наверное, она похожа на влюбленную, которая грезит о встрече с возлюбленным и считает минуты, оставшиеся до встречи, и воскрешает в памяти его нежные слова, и мучается ревностью к сопернице.

Мари помнила, что такой она была лишь однажды, когда ненадолго – всего на несколько часов! – поверила, будто в нее влюблен Жюль де Ламар. Потом она получила страшный урок… Но отчасти Мари была благодарна ему, поскольку этот урок излечил ее от глупости. С тех пор она ни на миг не предавалась романтическим бредням, не тратила времени на бессмысленные мечтания и всегда знала, чего хочет. И сейчас она гораздо больше напоминала себе игрока, который прикидывает, с какой масти пойдет, когда начнется партия. Или, может, она походила на полководца накануне очередного сражения.

В общем, сердце Мари было пусто, душа холодна, мысли же – трезвы и отчетливы.

Ей не на кого было рассчитывать в жизни – надеяться она могла лишь на себя и свою удачу. И удача сейчас смотрела ей прямо в глаза и поощрительно улыбалась.

Еще бы! Такого бобра убить!

Мари даже не ожидала, что великий князь Александр окажется легкой добычей. Он был поразительно простодушен и просто создан для того, чтобы его терзали, мучили, низвергали в бездны страданий или возносили на вершины блаженства одной случайно брошенной фразой. Мари умела брать у жизни уроки, она была наблюдательна, а кроме того, оборачивала в свою пользу даже самые неблагоприятные обстоятельства. Тогда, летом, ей с трудом удалось сдержать слезы разочарования: Александр покорно подчинился приказу матери прервать их дружбу. Разумеется, у нее хватило ума сделать хорошую мину при плохой игре… Хотя нет, игра была не так уж плоха! Ее покорность воле императрицы раззадорила Александра, и вскоре Мари сообразила, что это сыграло ей на руку.

Они беспрестанно писали друг другу маленькие, как бы ничего не значащие записочки, и Сашенька Жуковская устала служить почтальоном. Впрочем, иногда Мари чувствовала, что идиллическое спокойствие губительно для их с наследником отношений. Надо было напомнить ему, что он мужчина, который жаждет наслаждения, а дать ему это наслаждение в силах только она, его Мария Элимовна. Она раньше Александра поняла, что нежной дружбы ему теперь мало – он мечтает о поцелуях и всем прочем, что должно за ними следовать. Однако лишен безумного темперамента своего младшего брата, а потому не станет настойчиво осаждать крепость невинности княжны Мещерской. Подождет, пока она, как созревший плод, сама упадет ему в руки. Но это мгновение Мари должна оттянуть. Ведь для мужчин, подобных Александру, невинность имеет важное значение. И если уж отдаться ему, то сначала надо довести его до такого состояния, когда ему уже будет все равно, девственница оказалась в его постели или нет. Мари еще не решила, кто именно окажется похитителем ее девственности: коварный обольститель, пообещавший жениться и бросивший ее, или гнусный насильник, пробравшийся в дом (по сути, Жюль вполне соответствовал этим двум воображаемым образам). Но она не сомневалась, что в нужный миг что-нибудь придумает для того, чтобы соврать Александру.