Мария Романова - Елизавета. В сети интриг

Елизавета знала, что среди ее слуг немало царицыных шпионов, но уступать давлению кузины она явно не собиралась. Дочь Петра Великого любила общаться с народом. Прогуливаясь, часто забредала в гвардейские казармы, иногда, если была такая возможность, помогала старым солдатам и офицерам, которые помнили еще ее отца. Она охотно соглашалась быть крестной матерью и нередко приглашала в свою скромную резиденцию целые орды веселых ребятишек.

Анна взирала на все эскапады Елизаветы крайне неодобрительно, раз за разом делая попытки вернуть цесаревну в монастырь. Только Бирону удавалось отговорить ее – единственным козырем, который всегда действовал на императрицу, был прост: подобное деяние чрезвычайно уронит царицу в глазах народа. Оставалось вновь попытаться выдать неудобную и неугодную цесаревну замуж за иноземного монарха, желательно, помельче и понезаметнее – такой брак, дескать, навсегда удалит ее от двора и безусловно лишит возможности притязать на трон, буде Анна Иоанновна внезапно расстанется с жизнью.

Австрийский посол в России граф Вратислав вспомнил о до сих пор не женатом португальском инфанте доне Мануэле, чье уродство потрясло даже императрицу. Елизавета и Анна Леопольдовна в один голос объявили, что предпочтут монастырь подобному союзу.

Прусский король посватал одного из своих родственников, Антона Ульриха Брауншвейг-Бевернского. После долгих уговоров первого кабинет-министра Анна Иоанновна этот выбор одобрила, однако, поразмыслив, решила, что знаменитый родич Габсбургов и Гогенцоллернов куда больше подойдет не для нелюбимой кузины, но для обожаемой племянницы и наследницы русского трона великой княгини Анны, дочери Екатерины Мекленбургской.

Та все предложения от будущих супругов отвергала, женихов не пускала даже на порог своих комнат, а о принце Брауншвейге сказала так:

– Да лучше я брошусь в Неву, чем стану его женой, тетушка!

Анна Иоанновна решила не отступать – Антон Ульрих был приглашен в Россию, и уж не первый, далеко не первый день гостил во дворце. Анна Леопольдовна же, против собственных слов, отчего-то все не торопилась бросаться в Неву. Наоборот – время от времени она даже беседовала с женихом, хотя о браке старалась не упоминать.

Воспоминания увлекали. Они возвращали почти тридцатилетнюю цесаревну в те времена, когда она была и намного моложе, и намного наивнее. Однако в той наивности была и своя изюминка – мир еще не казался таким жестоким, будущее не представлялось настолько безрадостным.

Чем больше Елизавета думала о грядущем, чем больше ощущала, что оно само просится ей в руки, тем сильнее ей хотелось вернуться, пусть и ненадолго, в теперь уже далекое прошлое – когда жива была матушка, когда она, Лизетка, вместе с любимой сестрой Аннушкой, пожалуй, единственной по-настоящему близкой, отправились в то самое, необыкновенное, незабываемое путешествие…

О-о-о, сейчас, в тишине опочивальни, прислушиваясь к дыханию Алексея, Елизавета чувствовала то же спокойствие, ту же защищенность, как и тогда, когда карета покинула столицу и устремилась на запад, в новые, неведомые миры…

Так оно все и было – ведь она, Елизавета, впервые за всю свою жизнь отправилась покорять Европу, в которую папенька столь старательно рубил окно, а потом и мостил дороги дружбы. Матушке нездоровилось, но она, пожимая руку младшей дочери, раз за разом повторяла:

– Все хорошо, милая… Я просто немного волнуюсь. Не так часто мне доводится вывозить дочерей в свет, представляя королевским домам…

За окошками кареты цвел май. Ухоженные поля сменялись садами. Колеса кареты то стучали по мостовым городков, то отмеряли дороги, укрытые лишь слоем пыли. Отчего-то сейчас Елизавета не могла вспомнить толком ничего – до того мига, когда матушка проговорила:

– Смотри, Лизанька… Вон там, видишь шпили? Это Дрезден.

– Дрезден, матушка?

– Да, моя хорошая. Вскоре мы увидим дворец курфюрста…

Что-то в голосе матери удивило Елизавету – некая странная мягкость и даже мечтательность. Похоже, что там, во дворце, матушка некогда пережила какие-то удивительно приятные минуты. Может быть, то была какая-то встреча, что-то изменившая в ее судьбе. Может быть, какая-то весть…

Однако задать вопрос Елизавета не решилась.

«Ох, как бы я хотела вернуться назад… Вновь ощутить прикосновения матушкиных пальцев к щеке, почувствовать, как она играет с моими локонами. Увидеть, как светятся ее глаза, когда она смотрит туда, вдаль, где мелькают улицы, где поворот сменяется поворотом. Вот-вот покажется дворец…»

Да, чем-то необыкновенным этот город был памятен матушке… Иначе так бы бурно не вздымалась ее грудь, так бы часто не билось сердце, так бы не дрожали пальцы. За очередным поворотом, Елизавета уж и со счета сбилась, вдруг раскрылась площадь. Удивительно светлая, хоть и закованная в камень, оан выводила ко дворцу, словно взлетающему ввысь. Башенки и балкончики, шпили и колоннада… Серый камень словно светился, как котенок, подставляясь утреннему солнцу. Струи фонтанов рассыпались в прозрачном воздухе всеми цветами радуги, а широкая спокойная река отражала просыпающийся город во всем его великолепии.

– Ох, какая красота! – не удержалась Елизавета от возгласа.

– Да, моя милая, город прекрасен. Как прекрасен и его властитель, Август Сильный.

– Город прекрасен, о да. Но чем хорош его повелитель? Отчего ты называешь его прекрасным?

– Ты увидишь все сама, девочка. Ты влюбишься и в этот город, и в этот дворец, и в курфюрста – этого человека не любить нельзя, поверь.

Матушка оказалась права – у удивительного города словно была живая душа, а его курфюрст, Август Второй, был человеком и в самом деле необыкновенным. Однако не только своим правителем был прекрасен Дрезден, не только улочками и фонтанами, цветущими садами и спокойной Эльбой. Елизавета мгновенно влюбилась в роскошь придворных праздников – изумительный дворец, казалось, был открыт любому, кто желал в него войти.

Не прошло и двух дней, как она подружилась с детьми курфюрста. Они были такими же удивительными, как их батюшка. Быть может, только здесь, в Саксонии, им с Анной никто не цедил презрительного «бастарды»… Да и кому было такое говорить, когда во дворце царила прекрасная как сон возлюбленная курфюрста графиня Анна Козель? Старший сын графини, Мориц Саксонский, юноша весьма серьезный и более всего склонный к военному делу, был признан Августом как его наследник, а вот средняя дочь, тоже Анна, всего двумя годами старше Елизаветы, мгновенно стала ее лучшей подругой.

Девушки шушукались, гуляя в саду, придумывали беззлобные розыгрыши и без конца менялись платьями, мороча прислугу и заставляя матушек хвататься за сердце. Сам же Август Второй стал жертвой розыгрыша лишь однажды. Вернее, девушки попытались его разыграть, но он лишь нежно улыбнулся дочери, поцеловал руку Елизавете и сказал: