Лора Бекитт - Исповедь послушницы (сборник)

Паола замерла. Она не знала, радоваться или пугаться. Ей написал настоящий кабальеро, он был сражен ее красотой и умолял о встрече! Девушка задумалась. Пуэрта-дель-Соль была людным местом, да еще в полдень, – стало быть, едва ли ей, Паоле Альманса, грозит опасность стать жертвой похитителя и насильника, и она может рискнуть пойти на свидание. Вместе с тем девушка знала, что отец ни за что не одобрил бы такой поступок. Пойти одной на встречу с мужчиной! Паола долго ломала голову над тем, кроется ли в этом что-то непристойное, а потом попыталась представить, как выглядит Энрике Вальдес.

Он не написал, сколько ему лет, но у него был приятный молодой голос. С тех пор как Мадрид сделался столицей королевства и сюда хлынуло испанское дворянство, Паоле случалось тайком любоваться всадниками на грациозных андалузских жеребцах с заплетенными в косички гривами и пышными хвостами, которые касались земли, всадниками, чьи плащи, шляпы и шпаги казались символами мужской отваги и доблести.

Паола подошла к своему дому. Сад давно привели в порядок, но решетка, как и калитка, по-прежнему оставалась старой и ржавой. Возле нее росла стена кустарника; вероятно, это было сделано для того, чтобы жилище не привлекало внимания посторонних.

В комнатах было пусто, и Паола прошла в сад. Она сжимала записку в кулаке, все еще не зная, держит ли в руках ключи от рая или ада.

Девушка заметила сквозь ветви Ниола и поспешила к нему. Он давно перестал быть мальчиком-слугой, но в свободное время, как и раньше, охотно возился в саду, подрезал деревья, вскапывал клумбы, чтобы Паола могла сажать и выращивать свои любимые цветы.

Стоял жаркий день, и Ниол разделся до пояса. Паола, остановившись, смотрела на игру мускулов под смуглой кожей, на жгуче-черные волосы, которые растрепал ветер. Она знала, что, когда юноша повернется, она увидит темные задумчивые глаза и особенную улыбку, которая предназначалась только ей.

Рассказать ему о записке? Нет, не стоит. Ниол может решить, что ей угрожает опасность, и примется отговаривать или, чего доброго, увяжется следом.

Паола окликнула его, и юноша обернулся. Он выпрямился и стал, опершись на лопату, а она вдруг почувствовала, как по ее телу пробежала странная волнующая дрожь. Девушке нравилось сочетание загадочности, гордости, суровости его облика и трогательной наивности, которая порой сквозила в улыбке и взгляде. Ниол был беден и стоял на низшей ступеньке мадридского общества, но никогда не терял достоинства, что вызывало уважение.

Вот уже много лет он, его мать и Армандо Диас были ее маленькой семьей. Ниол, или Николас, называл отца Паолы «сеньор Армандо», а Хелки, или Химена, умудрялась обходиться без обращения. Все четверо так привыкли друг к другу, что, казалось, между ними не осталось ни тени непонимания или каких-то обид.

На самом деле все обстояло куда сложнее. Паола знала, что Армандо ей не отец, однако постепенно притворство перешло в привычку, а не вполне понятная игра стала частью жизни. Девушка знала, что Армандо служит инквизиции, но он столь умело и тщательно скрывал от дочери эту сторону своей жизни, что Паоле не приходило в голову задумываться о том, не его ли жертвы корчатся в полыхающих кострах на площадях Мадрида. Что касается Ниола и Хелки, у них были свои тайны.

Юноша оделся, вымыл руки и сел на скамью рядом с девушкой. Ниолу исполнилось девятнадцать лет, он был высоким и сильным, и времена, когда его могли безнаказанно оскорбить или унизить, давно остались позади. Однако в нем сохранилась некая настороженность, присущая существу, которое постоянно готово к неведомой опасности, подстерегающей его.

Юноша и девушка долго любовались садом, озаренным потоками яркого солнечного света, и колыханием теней под своими ногами. Потом Паола сказала:

– Интересно, сколько времени мы еще проживем так?

– Как именно?

– Годы идут, но ничего не меняется.

– Мы меняемся, – возразил Ниол и окинул Паолу взглядом, в котором сквозили тревога и грусть.

– Тебе не нравится мой новый наряд? – спросила девушка.

– Нравится. Просто мне кажется, что в нем ты стала другой. Ты незаметно отдаляешься, уходишь. Я бы хотел, чтобы ты оставалась прежней.

Паола рассмеялась.

– О нет! В том платье я была похожа на огородное пугало! Не беспокойся, ты привыкнешь к моему новому виду. Прежде я тоже чувствовала себя неуютно, а теперь мне так хорошо, как никогда еще не было.

В улыбке Ниола появилось почти неуловимое, а потому необидное чувство превосходства.

– Ты всегда была и будешь самой красивой. Одежда тут ни при чем.

Лицо девушки залила краска удовольствия и легкого смущения.

– Помнишь, ты обещал мне перемены?

Взгляд Ниола сделался мрачным.

– Да. А мне обещала мать. Но теперь она об этом не говорит.

– Почему?

– Не знаю. Иногда мне кажется, что, как это ни страшно, она просто привыкла.

– А ты?

– Я умею мечтать. Однако нельзя жить одними мечтами. Ты первая из нас доказала, что они должны исполняться.

Паола вспомнила о записке и почувствовала себя предательницей. И все же что-то подсказывало ей, что в данном случае Ниол никогда ее не поймет. Он привык к тому, что они были вместе с самого детства, играли, мечтали и делились своими желаниями. Наверное, он считает ее неотъемлемой частью своей жизни, частью себя. Однако она никому не принадлежит, даже Армандо, хотя он, конечно, думает иначе.

– Разве Химене плохо в этом доме? – испытывая неловкость, произнесла девушка.

– Наверное, нет, но она не из тех, кто способен до конца жизни запереть себя в кухне!

После разговора Ниол вернулся к себе. Теперь он занимал отдельную крохотную комнату без окон, почти такую же, в какой некогда обитал вместе с матерью. Юноша опустился на узкое ложе и задумался. До недавнего времени Ниол наивно полагал, что Паола и он равны, но теперь понял свою ошибку. Она – красавица, дочь дворянина, а он… он никто.

Юноша давно знал, что его удел в этом мире – грубая физическая работа, но относился к этому спокойно. Будучи незаконнорожденным, да к тому же наполовину белым, что закрывало для него пути обучения какому-либо ремеслу, Ниол перебивался случайными заработками и выполнял такую работу, какой зачастую брезговали другие: таскал тяжести, разгребал грязь. Однако ему платили намного меньше, чем белым.

И все-таки, если прежде в него могли кинуть камнем или бросить вслед обидное слово, то теперь сочетание ловкости и силы со злобой и дикостью, которые порой угадывались в глубине его зрачков, отбивали всякое желание переходить ему дорогу.

Часть денег, которые ему удавалось заработать, Ниол старался откладывать. Он хотел уехать из Мадрида, из Испании, из Европы – и не один. С Хелки. А еще – с Паолой. Юноша мечтал вернуться туда, где его кровь могла быть признана благородной, а его поступки заслуживали бы уважения.