Лора Бекитт - Исповедь послушницы (сборник)

Проведя бессонную ночь, Паола отправилась в сад, когда солнце еще не взошло. На ветвях деревьев повисли клочья тумана, не тронутая ветерком трава молчала и не гнулась. Пейзаж застыл, словно на полотне художника; в бледном, полупрозрачном пространстве небес тихо таяли последние звезды, птицы замерли, готовые расправить крылья в радостном утреннем полете.

Паола вспомнила слова Энрике: «Почему ты не сказала, что твой отец служит в инквизиции?!» Потому что она, выросшая в этом заколдованном саду, не думала о том, что на свете существуют разочарования, кровь и смерть. Потому что не знала, как бывает, когда сердце щемит от дикого отчаяния, от сознания страшной потери.

Погруженная в свои невеселые мысли, девушка не заметила, как кто-то взял ее холодные узкие ладони в свои, теплые и сильные.

– Что случилось?

Этот голос мог принадлежать только одному человеку, но этот человек больше не принадлежал ей.

Паола посмотрела в темные глаза Ниола, и у нее заныло сердце. Почему прежде она не замечала, как он красив?! Почему не задумывалась о том, что чувствует, когда прикасается к его волосам и коже? В целом мире у нее не было человека роднее и ближе, чем он, но она поняла это только тогда, когда потеряла его.

Девушка не отняла руки, но произнесла как приговор:

– Все кончено, Ниол.

– Неправда. Я могу подсказать, что может тебе помочь.

– И что же это?

– Поехали к океану! В детстве мне довелось его пересечь, но после я не бывал на его берегах. Прошло десять лет, мне хочется побывать там снова. Вместе с тобой. Вода обладает свойством смывать и уносить печали. Такая поездка займет не один день, но она того стоит.

– А как же отец? Боюсь, он меня не отпустит.

– А ты не спрашивай. Оставь ему записку. Думаю, этого будет достаточно. Напиши, что поехала со мной. Он знает, что я сумею тебя защитить.

– И когда мы поедем?

– Прямо сейчас.

– Николас, – Паола смотрела ему в глаза, – я видела тебя с девушкой. Тебе не жалко ее покидать?

Она знала, что он не любит, когда она называет его этим именем.

– Она уехала, – как можно равнодушнее произнес юноша. – В любом случае нас с ней не связывают такие отношения, как с тобой.

– Такая тесная и давняя дружба?

Он набрал в грудь побольше воздуха и ответил:

– Да. Такая тесная и давняя дружба.

Прежде отца Мариам звали Саидом, мать – Фатимой, а сестер – Хафсах, Салама и Азиза. Однако три года назад, когда советом инквизиции был пересмотрен старый указ в отношении живущих в Испании морисков и те стали подвергаться еще более жестоким гонениям, чем прежде, Саид стал называться Санчо, Фатима – Филоменой, Хафсах, Салама и Азиза – Херминией, Содедад и Асунсьон. Больше всего повезло Мариам: при крещении она получила имя Мария, и оно ей нравилось.

Многие мориски искали поддержки у единоверцев в Северной Африке и Османской империи, но Саид любил Испанию как свою родину и не хотел уезжать. Они жили в городе Галера, в королевстве Гранада и изо всех сил старались скрыть то, что по-прежнему следуют старым обычаям и исповедуют свою веру. Это было нелегко: морискам запретили говорить и писать по-арабски, им полагалось изучать догматы христианства и посещать церковь. Мечети, восточные бани подвергались разрушению; инквизиция видела в каждом крещеном мавре отступника и побуждала христиан доносить на всех, кого можно было заподозрить хотя бы в малейшем прегрешении против истинной веры.

Саид выносил несправедливость и тяготы своего положения с поразительным терпением. Он весьма успешно занимался врачеванием, а его жена и подрастающие дочери ткали изумительные ковры. Большинство соседей-испанцев относилось к нему и к другим арабам, поневоле принявшим крещение, с уважением и симпатией, но находились и такие, кто завидовал умению морисков выбиваться из бедности, несмотря на все притеснения и запреты. Нескольких друзей Саида не единожды били кнутом на площади, а двоих отправили на галеры, перед этим отобрав у них все нажитое имущество.

И все же Саид тайком молился Аллаху и читал Коран, а его жена и дочери украшали свои ковры арабскими узорами.

Мариам была младшей из сестер и, возможно, потому меньше всех задумывалась о тяготах жизни. Она любила все необычное и красивое: сад, где цвели жасмин, левкои, нарциссы и розы, пронизанные золотыми и серебряными нитями и затейливо расписанные ткани, одежды из гладкого шелка и искрящегося льна. Восхищалась лакированной керамикой и покрытыми эмалью ювелирными изделиями.

Мариам жила в мире ярких, сверкающих красок, и ей казалось, что он никогда не изменится. Девушка гордилась своим отцом, к которому обращались за советом не только тогда, когда дело касалось здоровья, но и жизненной мудрости. В школе при христианской церкви, которую были обязаны посещать все мориски от пяти до пятнадцати лет, Мариам научилась читать и писать по-испански, а еще она весьма неплохо играла в шахматы и иногда даже обыгрывала Саида. Ее мать и старшие сестры были красавицами, и она тоже обещала стать прекрасной, как цветок из Садов Аллаха.

Ее мир, мир незатейливых девичьих радостей и радужных надежд, начал разрушаться в тот день, когда отец усадил жену и дочерей на диван и сказал:

– Терпение наших единоверцев достигло предела. Гранадская область готова к войне. Мориски понимают, что силы неравны, и все же решили начать борьбу.

Фатима испуганно прижала руки к груди.

– Неужели ты отправишься на войну?!

– Долг велит мне последовать за собратьями, но я не могу оставить вас, – мрачно произнес Саид. – Если в город принесут раненых, я стану заботиться о них.

– А если королевские войска войдут в Галеру?

– Боюсь, наша участь будет незавидна, – сказал мужчина и обвел взглядом притихших дочерей.

Саид давно смирился с тем, что Бог не подарил ему сыновей, но сейчас вновь пожалел об этом. Четыре дочери были нежны, как молодые побеги, как утренние цветы, и, если испанские войска войдут в Галеру, их красота и невинность будут растоптаны грубыми солдатскими башмаками.

– Будем надеяться на лучшее, – дрожащим голосом промолвила Фатима.

– Будем верить, что Аллах не оставит нас. – Саид кивнул, хотя в глубине его сердца почти не осталось надежды.

Энрике Вальдес ехал верхом по невозделанной, дикой, голой, как пустыня, местности. Здесь встречался разве что тимьян да кое-какие травы, служащие кормом для овец. На горизонте, куда ни кинь взор, высились высокие, лишенные растительности, изрезанные ветрами скалы. На пути почти не было деревень, а из людей встречались лишь пастухи, провожавшие королевское войско равнодушными взглядами.

Армию возглавил сводный брат Филиппа II, Хуан Австрийский, неопытный, но горячий юнец. Войско было поделено на две части: одной командовал маркиз Мондехара, другой – маркиз Лос Велеса. Приказ короля, в ту пору переживавшего многочисленные личные беды, был ясен и прост: не жалеть никого, брать города, не считая жертв, по возможности изгнать морисков из Испании.