Барбара Картленд - Заблуждения юности

— Может, вы перестанете говорить о вещах, о которых ни одна благовоспитанная девушка не должна даже знать? — взорвался граф. — Имейте в виду, Петрина, в обществе вас подвергнут остракизму все великосветские дамы, если вы будете вести эти вульгарные разговоры, которые я слышу вот уже в течение часа, буквально с момента нашего знакомства.

— Думаю, вы ко мне несправедливы, — пожаловалась Петрина. — Ведь вы сами задавали вопросы, а я только честно отвечала на них. И теперь вы осуждаете мою искренность?

Граф с трудом сдерживал раздражение.

— Не могу поверить, что девушка, подобная вам, не хочет иметь в обществе успех, но для вас это станет несбыточной мечтой, если вы не укоротите свой язык.

— К этому меня призывали еще в пансионе, и я надеялась, что, покинув его стены, смогу наконец-то говорить то, что думаю. Ну что в этом плохого?

— Такое поведение недопустимо! — сурово ответил граф. — Хорошо воспитанные, благонравные девицы начинают выезжать, чтобы выйти замуж, и ничем другим они не интересуются.

— Вы хотите сказать, что им ничего не известно о «божьих коровках» и «муслиновых лоскутках»?

— Да!

— Но Клэр о них все знает!

— У Клэр есть брат, который безответственно относится к своей сестре.

— У меня такое ощущение, что у нас с Рупертом много общего.

— Вполне возможно, и в этом случае он, вероятно, захочет на вас жениться, и так как со временем он станет маркизом Моркомбом, я от всего сердца дам согласие на такой союз.

— Ну вы и хватили! — воскликнула Петрина. — Рассуждаете в духе какой-нибудь вдовствующей мамаши-наседки, которая выставляет свою дочь на продажу на ярмарке невест! — Она презрительно фыркнула и продолжила: — Как все просто: Руперту нужны мои деньги, мне — его титул. Дорогой опекун, позвольте мне еще раз напомнить вам, что у меня нет намерения выходить замуж, если только я не переменю своего отношения к мужчинам.

— Которых вы совсем не знаете, если не считать священника.

— Ну вот, вы опять возвращаете мне мои слова! Ладно, я ничего не знаю о мужчинах, но кое-что слышала о любви…

— Удивительно! Вы первый раз упомянули об этом таинственном чувстве.

— Но я о нем думала, — серьезно ответила Петрина, — и очень много.

— Очень рад это слышать!

— Но у меня такое ощущение, что сама я этого чувства никогда не испытаю.

— Почему?

— Потому что, когда я слушала разговоры о любви девушек из пансиона, мне становилось так скучно! Они вздыхали о каком-нибудь мальчике, случайно увиденном во время каникул, так, словно это был сам Адонис. Ложась спать, они писали его имя на клочке бумаги, который потом прятали под подушку, — в надежде увидеть во сне своего героя. С Клэр куда интереснее! Она уже целовалась!

— Об этом нетрудно догадаться, — ответил граф насмешливо.

— Она рассказывала, что в первый раз была очень разочарована, — ну совсем не то, что она ожидала. Во второй раз было лучше, хотя и не романтично.

— А чего она ожидала? — гневно спросил граф.

— Что это будет как у Данте с Беатриче или у Ромео и Джульетты. Но мне кажется, обыкновенные люди не могут так чувствовать.

Наступило молчание, которое нарушила Петрина:

— И я решила, что никто меня не поцелует, если я сама не захочу этого. Но если кто-то осмелится на это без моего желания, я живо поставлю храбреца на место!

— Суть в том, что ваш взгляд на жизнь свидетельствует о совершенном невежестве, — ворчливо сказал граф. — Вы знаете только то, что вам рассказывала Клэр, а она, в свою очередь, все это узнала от брата. Мой совет: не полагайтесь на чужой опыт.

— Да, конечно, может быть, в действительности все не так, как я предполагаю.

— Очень надеюсь на это.

— А можно мне иметь много-много платьев?

— Сколько угодно, тем более что вы сами будете за них платить.

Она легонько, с видимым удовлетворением вздохнула.

— Как это будет приятно, когда мужчины станут смотреть на меня с восхищением и смеяться моим шуткам, ведь я очень остроумна!

— Ну, пока я этого не заметил! — пробурчал граф.

— У меня просто не было подходящего случая! Но вот когда я окунусь с головой в новую жизнь, тогда вы увидите, на что я способна!

— Надеюсь, этого не произойдет, — ответил граф. — При мысли о ваших способностях меня бросает в дрожь.

— Вы слишком серьезно относитесь ко всему, — заметила Петрина. — Как я уже сказала, вы забыли, что такое молодость и беззаботность. Если я действительно, как вы утверждаете, должна явиться в свете, то уж постараюсь стать самой выдающейся, восхитительной дебютанткой, о которой в Лондоне будут говорить больше, чем о ком бы то ни было.

— Вот этого-то я как раз и опасаюсь! — простонал граф.

— Ну вот, вы опять превратились в чопорного, надменного опекуна! — заявила с упреком Петрина.

Они ехали уже по Лондону, по Парк-лейн, и Петрина смотрела на все сияющими от восторга глазами.

Она жила в отцовском доме в Вустершире и в Лондоне была всего лишь несколько раз, и неудивительно, что она успела забыть, как пестры и многолюдны лондонские улицы.

Увидев Стэвертон-Хаус, Петрина от удивления открыла рот: вот уж не думала она, что ей придется жить в таком внушительном особняке! Он возвышался на углу Верхней Гросвенор-стрит и Парк-лейн и занимал три акра земли.

Подъезд представлял величественный портик из восьми колонн с массивными фонарями-светильниками между ними.

Въезд во двор был огражден великолепной металлической решеткой. Сверху она была украшена треугольными фронтонами с изображением фамильного герба.

— И вы живете в таком огромном доме совсем один? — спросила Петрина, посмотрев сначала на западное, потом на восточное крыло дома, отходящие от центрального здания.

В ее голосе звучало почтение, что побудило графа ответить:

— Рад, что хоть что-то имеющее ко мне отношение произвело на вас впечатление.

Войдя в огромный мраморный холл, Петрина увидела величественные двери красного дерева, отделанные золотым узором, камин из каррарского мрамора и столики из ляпис-лазури на медных цоколях, и все это произвело на нее еще большее впечатление.

Позднее она узнала, что в этом доме находится лучшее в стране собрание картин Рембрандта, произведения Веласкеса и Рубенса.

В большом зале висели картины итальянских, французских, голландских и фламандских мастеров, а в малой гостиной — два шедевра Гейнсборо и портрет великой актрисы миссис Сиддонс кисти сэра Джошуа Рейнолдса.

Но всего этого Петрина в то время не знала. Она только лишь чувствовала благоговение перед окружавшим ее великолепием, на фоне которого она казалась себе маленькой и незначительной. Как бы в знак протеста Петрина воинственно вздернула подбородок.