Александр Дюма - Ожерелье королевы

Да, там безлюдно… Ни души! Даже луна не взошла.

Бежать! О, свобода! Вновь обрести свое богатство. Сквитаться с недругами за все зло, что они мне причинили!»

Она бросилась к шкафу и схватила ключ. Потом приблизилась к решетке.

Вдруг ей почудилось, что на фоне черного парапета моста, заслоняя его ровную линию, маячит какая-то темная фигура.

«Там в темноте кто-то есть! – мелькнуло у нее в голове. – Может быть, это аббат; он наблюдает за моим бегством; он ждет, чтобы помочь. Да, но если это ловушка?.. Что, если меня схватят при попытке к бегству, как только я спрыгну на набережную? Бежать – значит признаться в преступлении или, во всяком случае, признаться, что мне страшно! Кто спасается бегством, у того совесть нечиста… Откуда взялся этот человек? Сдается мне, что он из окружения графа Прованского. Почем я знаю, может быть, его подослала королева или Роганы? Они дорого бы дали за любой мой ложный шаг. Да, кто-то следит за мной!

Они толкают меня к бегству за несколько часов до оглашения приговора! Если мне в самом деле хотели помочь, почему не устроили мне побег раньше? О, господи, почём знать, не стало ли уже моим недругам известно, что судьи, посовещавшись, полностью меня оправдали? Может быть, они хотят смягчить для королевы этот жестокий удар уликами или признанием моей вины? А бегство – это и улика, и признание. Я остаюсь!»

И Жанна свято уверовала, что избежала расставленной ловушки. С улыбкой, исполненной коварства и отваги, она выпрямилась и недрогнувшей рукой положила ключ от решетки в шкафчик рядом с камином.

Потом опустилась в кресло между окном и горящей свечой и, притворяясь спящей, стала издали наблюдать за силуэтом соглядатая, который, в конце концов, по-видимому, наскучил ожиданием и исчез вместе с первыми лучами зари, в половине третьего пополуночи, когда уже можно было различить течение воды в реке.

Поутру, в тот час, когда оживает городской шум, когда Париж просыпается, чтобы добавить новое звено к цепи дней нашей жизни, графиня отдалась надежде, что с минуты на минуту в ее темницу прилетит весть об оправдании, а с нею вместе ликование и радость друзей.

Друзей? Увы! Разумеется, успех и влияние всегда бывают окружены свитой, а Жанна добилась и богатства, и могущества; она получала и раздавала множество благ, но не приобрела ни единого друга, которому, коль скоро на нее обрушится опала, пришлось бы отвернуться от всего, чему он еще недавно льстил.

Зато если она восторжествует – а Жанна надеялась, что так и будет, – у нее появятся сторонники, и обожатели, и завистники.

Но напрасно она ждала, что в комнату привратника Юбера хлынет радостная толпа.

Таков уж был характер графини, что от неподвижности, вызванной ожиданием и уверенностью в успехе, она мало-помалу перешла к чрезмерному возбуждению.

А поскольку вечное притворство невыносимо, она не потрудилась скрыть от своих стражей охватившее ее беспокойство.

Ей нельзя было выйти и разузнать, что происходит, но она выглянула в форточку и стала вслушиваться в крики, долетавшие с площади; эти крики, пройдя сквозь толстые стены древнего дворца Людовика Святого, сливались в неясный гул.

Вдруг Жанна услышала уже не шум, а настоящий взрыв ликующих возгласов, рев, топот множества ног: этот шум наполнил ее ужасом, ибо она сознавала, что едва ли ее персона способна вызвать такое воодушевление.

Этот взрыв рукоплесканий повторился дважды, а затем сменился шумом совсем иного рода.

В этом шуме ей тоже послышалось одобрение, но как будто более вялое и не пылкое, а холодное.

На набережной появлялось все больше прохожих; как видно, толпа на площади начала разбредаться в разные стороны.

– У кардинала нынче великий день! – произнес, приплясывая на мостовой у парапета, какой-то человек, судя по виду – один их прокурорских писцов.

И он запустил в реку камешек с ловкостью молодого парижанина, посвятившего много дней упражнению в этом искусстве, унаследованном из античной палестры [152].

– У кардинала? – повторила Жанна. – Значит, уже объявлено, что кардинал оправдан?

На лбу ее выступил едкий холодный пот. Она бросилась в залу привратницы.

– Сударыня, сударыня, – спросила она у тетушки Юбер. – Что это я услышала, будто у кардинала нынче великий праздник? Скажите, почему праздник?

– Не знаю, – отвечала привратница. Жанна взглянула ей прямо в лицо.

– Прошу вас, спросите у вашего мужа, – попросила она.

Привратница, сжалившись, исполнила ее просьбу, и Юбер из-за двери ответил:

– Не знаю.

Снедаемая тревогой и нетерпением, Жанна замерла посреди комнаты.

– Мало ли что болтали эти прохожие? – произнесла она. – Разве можно верить таким прорицаниям? Они, конечно, рассуждали о ходе разбирательства.

– Может быть, – заметил сердобольный Юбер, – они имели в виду, что оправдание будет для господина де Рогана большим праздником, вот и все.

– Вы полагаете, его оправдают? – воскликнула Жанна, у которой пальцы непроизвольно сжались в кулаки.

– Вполне возможно.

– А меня?

– Вас, сударыня? И вас тоже оправдают… Почему бы и нет?

– Странное предположение! – пробормотала Жанна. Затем она вернулась к окну.

– По мне, так напрасно вы, сударыня, смотрите, как ведут себя люди там, на улице, все равно ничего не поймете, – сказал привратник. – Уж поверьте мне, наберитесь-ка лучше терпения и дождитесь, когда придут ваш адвокат либо господин Фремен и прочтут вам…

– Приговор?.. Нет, нет!

И она напрягла слух.

Мимо шла какая-то женщина в окружении подружек. Праздничные чепцы, огромные букеты цветов. Впивая запахи воли, Жанна почувствовала аромат роз, разлившийся в воздухе, подобно драгоценному благовонию.

– Он получит мой букет, – крикнула женщина, – он сотни букетов получит, красавчик наш! Эх, и расцеловала бы я его, если бы могла!

– И я, – сказала одна из подружек.

– А я бы хотела, чтобы он меня поцеловал, – добавила другая.

«О ком это они?» – подумала Жанна.

– Конечно, ты бы не прочь: ведь он так хорош собой! – заметила третья подружка.

И все четыре прошли мимо.

– Опять кардинал! Только и разговоров, что о кардинале! – пробормотала Жанна. – Он оправдан, он оправдан!

И в голосе ее звучало отчаяние и вместе с тем такая уверенность, что муж и жена Юберы, решительно желая избежать повторения вчерашней бурной сцены, в один голос возразили:

– Эх, сударыня, ну почему вам жалко, чтобы бедного узника отпустили на волю?

Жанна уловила в их словах упрек, а главное, почувствовала в Юберах перемену; ей не хотелось терять их симпатию.

– Ах, вы меня не так поняли, – сказала она. – Неужто вы считаете меня такой злобной и завистливой, чтобы желать зла сотоварищам по несчастью? Дай-то Бог, чтобы его высокопреосвященство был оправдан, дай-то Бог! Но мне так хочется узнать поскорее… Друзья мои, поверьте, от нетерпения я совсем потеряла голову!