Елена Богатырева - Ночная княгиня

Подручный произвел на Игнатьева хорошее впечатление. Веселый, круглый, румяный, словно шут гороховый. Не страшный совсем. Рассказал ему все снова, на этот раз весело. Вино в голову ударило, море по колено. Напоследок спросил человек: «Убить или так, покалечить?» Игнатьев вино расплескал на белую скатерть — и протрезвел. Посмотрел на человечка кругленького внимательнее. А у того глаза словно с того света смотрят. Испугался купец, но с такими людьми, слышал он, не спорят и назад не отступают. «Покалечить хватит», — пробормотал он тогда.

А вот теперь сидел в лучах закатного солнца и думал — прав был или нет. Ведь ежели бы совсем молодец сгинул, и деньги бы ему отошли вместе с Авдотьей, да и дочка бы могла выйти замуж за племяша… И все-таки прав он был. Парализован зять не на месяц-два, насовсем. Доктор сказал — перелом позвоночника. Речь, может, и вернется, только вот когда это будет еще… Да и кто об этом узнает, ежели он не пожелает? Отвезет его в глухую деревню, и кудахтай там сколько хочешь! Кто услышит?

А дочка пусть со своим хахалем валандается. Брюхо-то уже видать — вот и ладненько. Будем говорить — от муженька. Стало быть, деточка дворянских кровей народится, а не замшелых племяшевых. Племяша-то батюшка до третьей гильдии дотянуть никак не может. Зато парень здор-ровый, румянец во всю щеку, под стать его Дуне. И детенка родят здорового, крепкого. Ох, хоть бы мальчугана!

В усадьбе Сент-Ивенсов полная тишина к полудню нарушается первыми звуками. Это поднимаются девки-служанки, которые к вечеру оденутся дамами и будут участвовать в представлении. В кухне варят шоколад для «барыни». Алиса не изменила своим привычкам. Она теперь хозяйка подпольного игорного дома, точь-в-точь такого же, какой они с Германом ездили смотреть в Баден-Бадене. Ей нравится ее роль. Ей нравится поутру считать с Германом выручку. Нравится, что она здесь в центре внимания, что сюда ездят смотреть на нее, как на чудо невиданное. Ей нравится проводить с Германом не ночи, так рассветы, исполненные любви самозабвенной и жаркой. У них огромные планы, требующие богатого состояния. И состояние это у них почти собрано.

Но Алиса не знает всего, что творится вокруг усадьбы Сент-Ивенсов. Совсем не знает она, что в местных лесах рыщут шайки разбойников. И что вчерашний ее обожатель, выигравший в рулетку сотню тысяч рублей, не добрался до дома. На карету его напали и обошлись с ним грубо. Стянули одежду, всю, до последней нитки. Выпороли его плетьми по мягкому месту, привязав к дереву. Что кучер, придя в себя от удара по голове, отвязал бедного барина, трепещущего от позора и боязни огласки. Привез домой к черному входу, вынес свой праздничный сюртук, чтобы облачить хозяина, чтобы было хозяину в чем объясниться с женой…

Не знала Алиса и кругленького, толстенького человечка, приехавшего сегодня к Герману. Знает только, что человек он милый и славный, что зовут его Степаном Антоновичем и у Германа с ним какие-то дела благотворительные.

И если бы Алиса подслушала разговор Степана Антоновича с Германом в это утро, все равно ничего бы не поняла.

— Добренькое вам утречко, Герман Романович.

— Окстись, Степан. Полдень уж миновал.

— Да я, раб Божий, в трудах все тяжких пребывал. Не заметил.

— До утра? — удивленно ползут вверх брови Германа.

— Не совсем так, но повозиться пришлось. Хребет — это, знаете ли, не пустячок. Образование докторское нужно. Советы.

— И почем нынче советы?

— Сто рублей доктор спрашивал. Зато не спрашивал, зачем мне такой совет. Кстати, вот еще, из карманов вытряхнулось.

Герман берет ассигнации, пересчитывает.

— Мне казалось, восемьдесят пять — это еще не все.

— А пять человек, которые со мной всю ночь старались? Они, по-вашему, ничего не стоят? Ах, Герман Романович, не знаете вы современных людей…

— Ну будет, будет. Как закончилось? Чем?

— Чем же? — чешет в затылке Степан Антонович. — Сосед ваш вчера, возвращаясь ночью домой, с коня упал. А кони, видите ли, поднимают порой седоков. Видать, и его Врут такой же был. Поднял хозяина да принес в дом.

— Все-то мне кажется, что ты за одно дельце хочешь два куша снять, — говорит Герман.

— Не я один, — пожимает плечам и Степан Антонович и выкладывает перед Германом еще сто тысяч ассигнациями. — Не я один, — повторяет он и смотрит на Германа теперь совсем по-другому, словно с того света…

Саша оторопело смотрел то на сундук, то на Макошь с парнем. Они стояли рядышком.

— Зачем в сундук?

— Я так решил.

— Действительно, Ивась, к чему… — возразила было Макошь, но парень отрезал:

— Как договаривались! Проверить его хочу. Сам! Что мне твои сказки.

Он смотрел на Макошь слегка обиженно, ему явно не понравилось, что она стала ему перечить.

Макошь закусила губу и опустила глаза. Ивась повернулся к Саше.

— Вмиг! — ткнул он в сундук пальцем. — Не то здесь брошу.

Саша, ничего не понимая, взглянул на Макошь, но та тихо сказала:

— Не спорь с ним.

В сундуке было довольно просторно и пахло сушеной лавандой. Как только крышка за ним со стуком закрылась и звякнул ключ в замке, Ивась заговорил с Макошью так, будто Саши здесь не было.

— Я, Лада, споров не терплю. Я с тринадцати лет, почитай, сам себе хозяин. И никто до тебя со мной спорить не решался. Если ты мне слово сгоряча дала, то не поздно все воротить. Не беда, что дом спалила. Я тебя к сестре отвезу и никогда о себе не напомню.

— Я слов на ветер не бросаю, — отвечала ему Макошь. — Но и я сама себе хозяйкой всегда была. Как же мы уживемся?

— Неужто твой батюшка, царствие ему небесное, тебя уважению не научил?

— Научил. Да только, чтобы уважать человека, его нужно хорошенечко узнать. А будет за что — будет и уважение.

Ивась хмыкнул.

— Подождем, посмотрим, — сказал он и, судя по шуршащей траве, подошел к Макошь поближе.

— Все-таки зря ты его в сундук, — совсем другим тоном, почти ласково сказала Макошь.

— До Сургута потерпит, а там…

— Что там?

Ивась зашептал, и Саша тщетно напрягал слух, чтобы хоть что-нибудь разобрать. Ну не утопят же они его в Оби, протащив сотню верст в сундуке?

Из их разговоров Саша понял вскоре, что «слово», которое Макошь дала Ивасю, это не что иное, как обещание выйти за него замуж и вернуться с ним в Киев. Взамен она потребовала от него завернуть по пути в столицу и доставить туда Сашу. Вот тут-то кошка между ними и пробежала. От мысли, что Саша все это время жил в домике у девушки, Ивась сходил с ума, пытался скрывать свою ревность, но получалось у него это не ахти как. Он не очень верил в Сашину историю, все повторял, что безвинных в ссылке нету, что не убивец, так вор какой или мошенник. Макошь сердилась, и между ними пробивались искры легкой ссоры, которые Ивась, правда, тут же гасил нежными шепотками и, возможно, поцелуями — по звуку было похоже на то. Саша чуть задремал и очнулся от стука.