Роузи Томас - Кашемировая шаль

— Где вы остановились? — спросил у Меир администратор.

Она ответила.

— Мы поможем вам добраться, скоро, скоро. Только немного подождите, хорошо?

Меир покорно пошла к стульям, расставленным в лобби, и села. Руки дрожали, звуки автоматной очереди до сих пор звенели в ушах. Потом она заказала чай. За окном проезжали полицейские машины, появилось много военных, а потом и пешеходы. Все постепенно возвращались к своим делам, возобновили подачу электричества. Снова включилась подсветка, даже большая неоновая вывеска «кока-колы» вновь отражалась в воде озера. Исчез гул генераторов, оставив в одиночестве шум машин. Меир подозвала официанта и расплатилась за чай. Сняв шаль, она стряхнула с нее пыль и песок, снова накрыла ею голову, укуталась теплее и вышла на ночную улицу.

Первым, кого она увидела там, был Фарух. Он вышел встречать ее. Взорвавшийся фургон напоминал раскрытую раковину с почерневшим развороченным нутром, из которого валил дым. Раненых унесли, на земле осталось несколько темных пятен. Место взрыва огородили белой лентой, рядом выставили охрану — полицейских с автоматами. Кроме нескольких выбитых стекол и почерневшей стены ничто не напоминало о произошедшей трагедии. Фарух махнул ей рукой. Меир перешла через дорогу.

— Вы не пострадали, мадам?

— Нет. Я в порядке. Что с солдатами? Это была бомба?

Фарух поклонился и жестом пригласил ее сесть в пришвартованную рядом шикару. Когда они отплыли, Меир повторила свой вопрос. Фарух что-то быстро сказал лодочнику.

— Мадам, я слышал, это была граната. Пострадали солдаты и местные жители. Это очень плохо для Шринагара.

— Да, — тихо отозвалась Меир.

Утром, сидя на веранде «Соломона и Шебы» в неярком свете осеннего солнца, Меир прочитала в местной англоязычной газете о подробностях вчерашнего происшествия. Вокруг слышались обрывки болливудской музыки и болтовня. Фарух в белом поварском колпаке суетился в кухне, которая находилась в отдельной крытой лодке, соединенной с основным домом узким трапом. «Прошлым вечером, — прочитала она, — пять гражданских лиц и двое военнослужащих получили ранения в результате взрыва гранаты в центре города. Начальник полиции также сообщил, что боец Хибул Муджахидин был тяжело ранен в перестрелке, которая произошла после взрыва». В заметке не было никаких подробностей, она сопровождалась единственной нечеткой фотографией со вспышкой света и дымом. Всего несколько строк на первой полосе. Развернутого репортажа не было. Меир знала, что периодически тут вспыхивает противостояние между повстанцами и регулярной армией Индии. Стычки возникают так часто, что местные почти перестали придавать этому значение. Отсутствие общественного внимания к террористическим актам, разумеется, являлось частью официальной политики. Мимо проплыла шикара, направляясь к линии домов на воде, где почти не было жильцов, затем лодка продавца цветами. Над навесом была прикреплена жестяная вывеска, на которой яркой краской было выведено имя: «Мистер Великолепный». Продавец пришвартовался к ступеням «Соломона и Шебы» и стал в полный рост над большой кипой срезанных цветов. В руках он держал большой букет ярко-алых, оранжевых и темно-красных цветов. Он широко улыбался.

— Мадам, вам сегодня очень повезло. Пожалуйста, купите букет — всего триста рупий. Сегодня мало покупателей, поэтому для вас большая скидка.

Меир даже не попыталась торговаться. Она двумя руками взяла букет и спрятала лицо в прохладных влажных лепестках. «Мистер Великолепный» поспешил отплыть от дома, пока мадам не передумала. Фарух пожурил ее за расточительство.

— Но они так красивы! — нашла себе оправдание Меир.

Сегодня что-то изменилось. Раньше местные жители и сам город казались Меир далекими и непонятными, но сейчас она была покорена непостижимой красотой заснеженных гор и озер. А еще вчера она увидела лица людей, которые продолжали жить своей жизнью, несмотря на насилие, которое повсюду окружало их. Меир начала по-другому воспринимать этот мир, эту культуру и страну. Шринагар был городом бедным, он рассыпался по линиям своих водных артерий, но все еще гордо стоял на ногах. В душе Меир зародилось семя привязанности, которое постепенно проросло в истинное восхищение. Фарух проскользнул мимо с баночкой средства для полировки мебели. Он принялся вытирать столик.

— Наверное, вы теперь вернетесь в Англию? — спросил он, глядя на Меир.

В его взгляде читались смешанные чувства: с одной стороны, ему не хотелось терять единственного клиента, с другой — его явно беспокоило ее присутствие.

— Нет, — удивленно ответила она. — Пока не собираюсь.

Позже она решила пройтись по магазинам на Насыпи. В четвертом по счету магазине она решилась показать продавцу бабушкину шаль. Он подошел к окну, взял лупу и стал внимательно разглядывать шаль. Меир уже привыкла к этой процедуре. Она подошла к витрине с дорогими кашемировыми платками, выполненными в привлекательных для туристов расцветках, вышитыми орнаментом в стиле «турецкий огурец». Она вспомнила стадо коз, пасущееся на измученной дождем и снегом земле Чангара, и заводик в Лехе, где шерсть превращалась в настоящие белоснежные облака. А этот магазинчик на Насыпи в Шринагаре был еще одним пунктом в длинном путешествии, которое проделывал клубок шерсти. Теперь он стал настоящим произведением искусства, но, к сожалению, тут не было покупателей, некому было забрать его домой. И в трех магазинах, куда она заходила ранее, тоже не было покупателей. Оставалось только надеяться, что эти магазины отправляют свои товары в модные бутики на Пятой авеню, или Бонд стрит, или в лобби пятизвездочных отелей — туда, где есть богатые дамы, готовые расстаться с немалой суммой. Меир заметила, как в дальнем углу магазина слегка колыхнулась занавеска из бусинок, хотя никакого ветра не было. За Меир наблюдали, наверное, кто-то из женщин, работающих в магазине, или родственниц владельца. Мужчина вернулся к прилавку.

— Очень плохое состояние, — вздохнул он и бросил лупу в ящик письменного стола.

Продавец развернул шаль таким образом, чтобы были видны желтые полосы на сгибах и потрепанные нити вышивки. Меир обратила внимание на то, что при хорошем освещении листья и цветы выглядят как живые. Она улыбнулась продавцу. Даже одного взгляда на эту семейную реликвию было достаточно, чтобы понять: по сравнению с современными шалями ее платок по-настоящему прекрасен. Впрочем, она никогда и не думала иначе.

— Вы можете рассказать мне что-нибудь об этой шали?

Продавец пожал плечами, показал пальцем на двойную «В» и подпись внизу:

— Это дата. Платок сделали семьдесят лет назад. Но не здесь. Недалеко есть небольшая деревня, где делали очень хорошие вещи. Теперь там никого не осталось. Это, без сомнения, кани, но я всего раз видел, чтобы поверх делали вышивку. Ваша шаль очень красива, но это всего лишь копия. Мне очень жаль. Если бы это был оригинал, его можно было бы отдать в музей, а так… — Он сделал эффектную паузу, подыскивая слова для вердикта. — Очень жаль. Хотя, если вы решите ее продать, я смогу предложить хорошую цену.