Симона Вилар - Паладин

Немного, правда, успокаивало то, что время от времени из придорожных зарослей выходили укрывавшиеся там дозорные крестоносцев. Король порой переговаривался с ними, порой просто поднимал руку в приветственном жесте и ехал дальше. Но потом отряд повел госпитальер Гарнье. Причем отнюдь не по дороге, а свернул куда-то между покрытых лесом холмов. Тибо стал тихо читать молитву Святой Деве: в таком пути без небесного покровительства ох как не по себе!

Сверху струился мягкий лунный свет, и местность вокруг была достаточно хорошо освещена, чтобы… пустить в них стрелу, и Тибо все еще вздрагивал при каждом шорохе. Деревьев становилось все меньше, вскоре исчезла и трава, впереди во всю ширь открылась голая каменистая местность. Дорога, петляя по склонам, постепенно сужалась.

Как же все это не нравилось Тибо! И кто его за язык тянул упрекнуть короля Ричарда в нерешительности? Вон Львиное Сердце едет себе впереди, словно не опасаясь засады сарацин, да и его рыцари тоже держатся спокойно, только достали мечи и положили их поперек седла. Тибо, вынув свой тесак, все думал: вот спал бы он сейчас где-нибудь под телегой, горя бы не знал…

Дорога стала круче, они преодолели подъем на голую вершину, похожую на шишак шлема, и их обдало ветром. Звезды вверху сияли, будто омытые небесными водами, луна светилась половинкой ясного лика. В этой местности засаду можно было устроить множество раз. Но пока все было тихо.

Еще через час путь пошел в низину. Вновь появилась трава и даже оливы. И чем ниже они спускались, тем гуще становилась зелень. Вскоре путники услышали журчание ручья и остановились возле каменистых перекатов, по которым бежала вода.

— Здесь, — произнес магистр Гарнье. — Я дважды бывал ранее тут, поэтому не могу ошибиться. — И повернулся к Тибо: — Ты везешь факел, зажги его.

— Зачем это? — удивился парижанин. — Чтобы нас сарацины заметили?

— Где же твоя гордость, Тибо из Парижа? — хмыкнув, сказал король Ричард. — Или свою дерзость ты оставил у костра с похлебкой?

«Чистое безумие», — думал Тибо, чиркая кресалом об огниво у обмотанного просмоленной паклей факела. Вспыхнувший свет показался ослепительно-ярким. Тибо рассмотрел лица сидевших рядом рыцарей и почти с облегчением заметил, что им тоже не по себе. А вот магистр держался невозмутимо: приняв из рук Тибо факел, он несколько раз взмахнул им и тут же опустил огонь в воду, загасив.

Но сигнал был замечен: вскоре в лунном свете появился силуэт быстро пробегавшего по скалистому склону человека. Он был в светлом бурнусе и чалме.

— Сарацин! — заволновался граф Лестер и хотел пришпорить коня, но Гарнье его удержал.

— Это араб-христианин, прислуживающий святому Маврикию. Он проводит нас в пещеру к отшельнику.

Действительно, первое, что произнес щуплый сарацин, приблизившийся к ним, было «Слава Иисусу Христу».

— Во веки веков, — сделав крестное знамение, отозвался Гарнье. — Святой отшельник звал нас.

— Он сказал, что к нему могут пройти только двое. Тот, кого он ждет, и еще один сопровождающий.

К удивлению Тибо, Ричард указал на него.

— Окажешь честь королю Англии, парижанин?

И опять Тибо мысленно сокрушался, что не остался в лагере. Этот Львиное Сердце готов лезть хоть самому дьяволу в глотку, а он-то тут при чем? Вот окажутся они в ловушке, попадут, как кур в ощип, а у него в суме лежат мешочки с пряностями и пара крупных жемчужин, какие он забрал у какого-то сарацина в Акре. Это уже целое состояние, которое Тибо надеялся привезти домой и продать с выгодой для себя…

Сарацин-христианин повел их вдоль каменистой гряды, а потом свернул в узкий проход. Тут в загородке блеяла коза, был и закут, где, нахохлившись, сидели куры, впереди же виднелись выдолбленные в камне ступени, которые вели под тень искривленной смоковницы, — там открывался лаз в пещеру. Внутри тускло мерцал свет.

Ричард вошел первым, огляделся. Первое, что он заметил, это чисто выметенный пол. Потом король обратил внимание на занимавший одну из стен каменного углубления алтарь и висевшее на стене распятие, которое освещалось одинокой свечей. Король благоговейно преклонил колено и перекрестился. В пещере витал запах сухих трав, пучками развешанных по стенам, а дальше, в глубине, в небольшой плошке на каменной приступке горел огонь. Рядом на покрытом овчинами ложе лежал седобородый человек, изможденный и бледный, с опущенными веками в запавших глазницах. Огонек плошки освещал его, но у короля создалось странное впечатление, что свет исходит не столько от огня, сколько от самого отшельника.

Ричард медленно приблизился к лежавшему. Чуть звякнули шпоры о каменистый пол, и отшельник открыл глаза, которые оказались неожиданно темными под густыми, абсолютно седыми бровями; его длинные волосы тоже были седыми до белизны, но даже в этом бедном жилище казались холеными и расчесанными, как и длинная, простиравшаяся на груди борода. Его тело до пояса покрывал белый холщовый бурнус, руки были сложены на груди; старик был раздет, и Ричард отметил про себя, какой он худой, но, однако, вовсе не грязный.

— Это вы отец Маврикий? — спросил Ричард и тут же умолк, осознав нелепость вопроса, да и голос его в этой пещере прозвучал неожиданно громко, как походная труба в келье монаха.

Отшельник улыбнулся, и в уголках его глаз появились лучики морщин.

— Слава Всевышнему, что ты не отказался прийти ко мне, король Англии. Я так давно ждал этой встречи. Я так долго разговаривал с тобой…

На лице короля появилось недоуменное выражение: разговаривал с ним? Ах, ну да, эти живущие в стороне от людей провидцы часто кажутся странными… сумасшедшими. Наверное, образ жизни делает их такими, или же, наоборот, они сами уходят от людей, чтобы те не третировали их за безумства.

— Если ждали меня, преподобный, то могли бы позвать и раньше, — проворчал Ричард, опускаясь подле ложа Маврикия на одно колено. И уже мягче добавил: — Я добрый христианин и всегда с почтением относился к святым людям.

На какой-то миг наступило молчание. Темные глаза Маврикия будто ощупывали короля, скользя по его сильным, обтянутым кольчугой плечам, по темной котте поверх доспеха, безо всяких опознавательных знаков и гербов; наконец взгляд отшельника остановился на лице короля под открытым шлемом, породистом и исполненном глубокой важности даже сейчас, когда Ричард хотел казаться смиренным.

Король как будто принюхался. Обычно от таких отшельников разит, как от старой головки сыра. Здесь же он ощущал только запах трав и ладана. Словно отвечая на его вопрос, отшельник сказал:

— Я мало заботился о своей телесной оболочке, но ныне, когда настал мой черед покинуть земную юдоль, я помылся в ручье, ибо готовился к смерти. Я хочу предстать перед Творцом достойно, насколько бы ни была грешна моя плоть.