Джоан Смит - Аромат розы

Поскольку мама брала за стол и за комнату очень небольшую сумму, мы пришли к выводу, что он постоянно тратил на что-то много денег. Одевался он всегда очень скромно. У него была пара приличных пиджаков, один хороший вечерний костюм и еще один, старомодный, черный, который он никогда не носил. Он не держал карету и даже не пользовался наемным экипажем. Изредка, когда ему нужно было куда-нибудь поехать, он брал мою лошадь. У него не было привычки сидеть по ночам в кабаках или посещать дорогие рестораны. Мама считала, что он держал себя в узде из-за той истории со счетами в Индии.

Мама примостилась на краю чемодана.

– Посмотри-ка, Зоуи. Это любопытно.

Я подошла посмотреть, что ее так заинтересовало. Она держала старую чековую книжку за тот год, когда Барри приехал в Гернфильд.

– Он приехал сюда с пятью тысячами фунтов! Эта сумма снята со счета через неделю после его приезда. Что он сделал с этими деньгами?

Я посмотрела на неразборчивую запись и сосчитала нули, чтобы убедиться, что это пять тысяч, а не пятьсот или пятьдесят. Все было возможно. Но это были действительно пять тысяч. Сначала мы никак не могли понять, что это могло значить, пока нам не пришла в голову страшная догадка:

– А что если он заплатил кому-нибудь выкуп за молчание?

– Стептоу! – вырвалось у меня.

– В это время Стептоу еще служил у Пакенхэмов. Он перешел к нам только три года назад. Нет, мы не можем подозревать Стептоу, как бы нам этого ни хотелось, – возразила мама.

– Интересно, какая тут указана дата? Пятнадцатое мая 1811 года. Как раз примерно в это время было украдено ожерелье леди Маргарет. Мама, дядя Барри купил ожерелье! А мы с вами так спешили вернуть его Уэйлинам!

Она в ужасе схватилась за голову.

– О Господи! Они нам ни за что не поверят. Мне самой трудно в это поверить. Пять тысяч фунтов выбросить на эту мерзкую безделушку!

– И вспомнить только, как я перед ними унижалась и выслушивала обвинения леди Уэйлин, что я бегаю за ее сыном!

– Почему же тогда леди Маргарет объявила, что ожерелье украли? Это ведь был свадебный подарок ее мужа, а не фамильная драгоценность, и она могла продать его, если хотела. Барри, по-видимому, ничего не подозревая, купил ожерелье у того, кто его украл.

– Зачем он это сделал? Ведь он не купил ожерелье по дешевке, оно едва ли стоит пять тысяч фунтов, да и покупать ожерелье на углу у какого-нибудь бродяги просто глупо. Если бы ему зачем-то и понадобились бриллианты, он мог бы купить их свободно у приличного ювелира.

Мы долго рассуждали, тщетно пытаясь разгадать эту тайну, но так ни до чего и не додумались.

– Стептоу что-то знает, – сказала я и собралась пойти вниз, чтобы поговорить с ним еще раз, но оказалось, что он был по-прежнему в мансарде. Это было подозрительно, но поскольку ему нечего было там украсть, я просто напомнила ему, что он должен идти вниз исполнять свои обязанности. Потом я заговорила о нашем деле. Тщательно взвешивая каждую фразу, чтобы не выдать себя, я попыталась выведать, что ему известно:

– На что это вы так загадочно намекали, когда говорили о Танбридж Уэллзе?

Он посмотрел на меня с притворно невинным видом, но глазки его при этом злобно сверкнули:

– Танбридж Уэллз, мадам? Отличный курорт. Я часто езжу туда на воды. Помнится, я уже говорил вам о нем.

– Вы сказали, что видели там моего дядю. Что он там делал?

– Я не сказал, что видел мистера Макшейна, мадам. Вы, должно быть, ослышались.

– Значит, вы его не видели?

– Нет, этого я тоже не говорил, мисс.

Я не пропустила незамеченным то, что вместо «мадам» он употребил менее почтительное «мисс».

– Но очень возможно, скоро я кое-что и вспомню.

Я поняла, что сейчас бесполезно пытаться вытянуть из него что-нибудь. Он пока не хочет открывать свои карты.

– Почему вы прохлаждаетесь здесь? Ступайте вниз и займитесь тем, за что получаете жалованье.

– Слушаюсь, мисс, – он поклонился мне с подчеркнутой издевкой.

Меня так и подмывало догнать его и дать хорошего пинка, но я сдержалась. Этот негодяй что-то знает и непременно использует это, чтобы опорочить моего дядю, иначе так нагло он бы себя не вел. Я вернулась на чердак и сообщила мама о своей неудаче.

Настроение у меня было прескверное. Вдруг не более чем через десять минут на чердак влетел Стептоу. Он внимательно посмотрел на нас наглыми глазками, стараясь понять, чем это мы занимаемся, и доложил:

– К вам с визитом лорд Уэйлин, мисс Баррон.

– Лорд Уэйлин! – воскликнула мама. – Что он хочет?

– Он не сказал, мадам. Может быть, передать ему, что вы не можете его принять, мисс Баррон?

Я именно так и собиралась сделать, но не хотела доставлять Стептоу такое удовольствие.

– Нет, нет. Я сейчас спущусь. Пожалуйста, попросите его светлость подождать в гостиной, пока я вымою руки.

– Я уже проводил его туда, мадам.

Я собрала дядины бумаги, чтобы отнести в свою комнату, подальше от Стептоу.

– Пойдемте со мной вниз, мама. Я не могу принимать лорда Уэйлина одна.

– Почему же, Зоуи, – рассмеялась она, – ведь он же не ухаживать за тобой пришел, а по делу. Да и в твоем возрасте уже не страшно быть с джентльменом наедине.

– Конечно, у него ко мне дело.

– Ну, тогда я еще немного здесь пороюсь, может быть, еще что-нибудь найдется. Дай мне эти бумаги.

Я оставила ее одну и пошла в свою комнату, чтобы привести себя в порядок.

Мама слишком часто стала употреблять эту убийственную фразу – «в твоем возрасте». Совсем еще недавно фраза, которая сопровождала каждый мой шаг, была «когда ты станешь немного старше». Когда же я успела так постареть, что перестала нуждаться в компаньонке? Ответ был пугающе простым: компаньонка мне не нужна, потому что нет джентльмена, который хотел бы побыть со мной наедине.

Очевидно, и лорд Уэйлин пришел только затем, чтобы поговорить об этом злосчастном ожерелье. Но все равно я не должна встречать его с грязными руками и паутиной в волосах. Я вспомнила, как щеголевато был одет лорд, когда я его видела в Парэме, и решила переодеться. На мне было старое муслиновое платье с узором в виде веточек, которое я носила уже целых три года. Утром я надела его, потому что шла перебирать пыльные бумаги на чердаке. Но пока я умылась и причесалась, прошло уже минут десять. Неудобно было заставлять его ждать так долго, и я спустилась вниз в своем муслине с веточками. Наша гостиная, которая называется просто «гостиная», а не торжественно – «Голубая гостиная», как в Парэме, вдруг показалась мне тесной и обшарпанной. Ботинки лорда Уэйлина сверкали ярче, чем наши зеркала, ворс на его пиджаке был длиннее, чем ворс наших ковров. Я пожалела, что не переодела платье, но было уже поздно. Он поднялся мне навстречу.