Светлана Берендеева - Княжна

– Гляньте, девоньки, какой удалец, – восторженно сказала Варенька.

– Какой, рыжий? – отозвалась Нина.

Да нет, чернявый. Плечи-то – точно жернова!

– А по-моему, рыжий верх возьмёт, он и ростом больше.

Девы заспорили, сравнивая мужицкие стати. Мария усмехнулась – ровно лошадей обсуживают. А у Саши плечи тоже широкие и, наверное, такие же налитые силой руки и грудь… По её спине побежали сладостные мурашки.

– Ты что, Маша, крови испугалась? Не бойся, у него из носа только. Вишь, утирается и опять биться хочет.

Мария открыла глаза и смущённо сказала:

– Да нет, я так, задремала.

– Замёрзла что ли? – обеспокоились подруги. – Не простынь, смотри, перед дорогой-то. Поди, пройдись по берегу, разомнись. Мы недолго ещё, скоро домой.

Опять качается повозка, бегут за окнами заиндевевшие деревья. В карете царица с тремя фрейлинами – всех взяли, напрасны были разговоры, что кого-то оставят. Который день едут почти без остановок, торопятся на войну.

Как из Москвы отъезжали, пришлось замешкаться – царь последние распоряжения Сенату и князю-кесарю Ромодановскому оставлять напоследок вздумал, так до обеда и проканителились. Уж кареты снаряжены, кучеры лошадей успокаивают, отъезжающие возле карет переминаются, а царя всё нет. Часть поезда – челядь, телеги с припасами и домочадцами, коих многие сановники с собой взяли – с утра уж отправлена, так беспокойно было, как бы много вперёд не ушли, не оторвались.

Пётр вышел сердитый, начал выговаривать, что не всё готово, а как же не готово, когда только его и ждут. Катерина Алексеевна даже всплакнула от обиды, за ней и дочки – Аннушка с Лизанькой – в слёзы. Тут только царь притих – взял девочек на руки, обцеловал, передал сестре Наталье. Сказал:

– Не оставь их, Наташа.

– Да что ты, – отозвалась та, – чай, на моих руках выросли, я их больше матери нянчила.

Сказала и опасливо глянула на Катерину – не обиделась бы на то, что сказано без обдумки. Но Катерина согласно кивала:

– Они тебя, Наташа, больше меня слушаются, у меня строгости совсем нет.

Бойкая красавица Лизанька спрыгнула с Натальиных рук на пол.

– Мы ещё тётю Варю и тётю Машу слушаемся.

Она встала между Варенькой и Марией, взяла их за руки.

– Не берите их на войну, пусть с нами в бабки играют.

Пётр подхватил её на руки, пощекотал усами.

– Ох ты, баловница. Они тебе с войны турчонка привезут. Хочешь турчонка?

– Я льва хочу.

– Льва-а? – весело удивился Пётр, – это, ладушка, потруднее. А ты отколь про льва знаешь?

– В книжке видела. Тётя Маша читала, а там картинка.

Пётр прижал к себе кудрявую голову девочки, сказал через её макушку:

– Хоть не уезжай – до чего оставлять неохота.

Сидевшая напротив Марии и дремавшая Катерина вдруг сказала:

– Как там дочки мои? Всё-то я с ними расстаюсь да разлучаюсь.

– Ой, и я об царевнах сейчас вспоминала. Надо же, как мы вместе.

– Видно, отзывчиво сердце твоё, Машенька. Всякую боль чужую на себя взять стараешься.

– Что, остановка? – проснулась Варенька.

– Нет, мы говорим просто, спи.

– Да, уж поспишь тут, – Варенька закряхтела, – ухабами все бока отбило. За что нам эти муки?

– Зато от Москвы хорошо ехали, помнишь? – сказала Мария, лязгнув зубами на особо глубокой рытвине. – Ровно по скатерти катились. А теперь к югу ближе, солнышко жарче, вот днём тает, а ночью подмораживает, что недотаяло. Ничего, скоро снег совсем сойдёт, на колёса кареты переставят.

– А до той поры мы все зубы себе выбьем. Отвори-ка окошко, я выгляну, может уж подтаяло, тогда на днёвку встанем скоро. Я, наверное, вся в синяках.

Варенька высунула в верхнее окошко голову и обрадованно объявила:

– Под полозьями вода и передние вроде встают.

Карета и впрямь вскоре остановилась, и в дверцу просунулась голова Петра.

– Катеринушка, боярышни, выходите размяться. Поляки нас на своей земле приветствуют.

У кареты полукругом стояли кавалеры в бархатных кунтушах с меховой выпушкой и золотыми шнурами. При виде дам они разом сдёрнули круглые шапки, поклонились.

– Добро пожаловать на польскую землю, – сказал один из них по-русски. – Не угодно ли ясновельможным пани пострелять наших куропаток?

Ясновельможные пани смущённо переглянулись – в России охота была сугубо мужской забавой. Пётр усмешливо топорщил усы:

– Что, заробели?

Первой нашлась Катерина. Достойно наклонив голову и приятно улыбнувшись, проговорила:

– Благодарим и будем счастливы.

Всей толпой – ещё Макаров, да Головнин с Шафировым – пошли по опушке к «куропаточному» месту. И сам Пётр и ближние его охотничьих навычек не имели – царь считал это занятие зряшною тратой времени. Пожалуй, изо всех русских только Мария понимала, что идти к куропаткам с таким гомоном – с пустом оказаться. Но она помалкивала, а поляки, видно, не смели государю замечания делать, так что никаких куропаток им не досталось. Поляки, было, сконфузились, но Петра эта потеря нисколько не огорчила – он затеял на поляне состязание в стрельбе.

Денщики быстро развесили по веткам мишени, подали заряженные ружья. Первым стрелял царь, за ним канцлер с подканцлером. Макаров от состязания отказался, и Пётр его поддержал: дескать, секретарь стрелком быть не обязан.

Стреляли азартно, гоняли денщиков глядеть мишени после каждого выстрела, кричали громче ворон. Поляки сначала вежливо уступали гостям, но потом разгорелись и спорили до хриплого голоса, до кидания шапок в снег. Так и не сошлись, кто из всех лучший стрелок.

Наконец, опомнились, поворотились к дамам: не изволят ли попробовать? Первой взяла нарядное ружьецо Катерина Алексеевна. Простодушно спросила, куда нажимать, стреляла, зажмурившись, и получила приветственные крики и аплодисменты. Варенька и Нина последовали примеру царицы и свою порцию восторгов приняли.

Мария хотела было сделать, как подруги, но когда увидела снисходительный взгляд подававшего ей ружьё холопа, не утерпела.

– Куда стрелять? – спросила равнодушно.

– Да вот в ту сторону поверните ствол, панночка, там никого не убьёте, – ласково ответил ей поляк с сильно закрученными пшеничными усами.

У Марии невольно выпятился подбородок, и она как можно простодушнее спросила:

– Вон там две шишки висят, можно, я одну собью?

– Да, конечно, все шишки в нашем лесу к услугам ясновельможной пани!

Поляку было весело, и он говорил громко, приглашая веселиться остальных. Мария отвернулась, поставила поудобней ноги, вспомнила, что у подруг ружьецо, вроде, немного забирало влево, выдохнула и, плавно подведя мушку нажала курок. Шишка упала. Аплодисментов не было. Она обернулась.

– О, у панны редкое счастье…

– Почему же счастье, – Мария почти рассердилась, – пусть зарядят.