Грегор Самаров - На берегах Ганга. Прекрасная Дамаянти

— Долой оружие! — воскликнул Раху, все еще не опуская пистолетов.

Парии повиновались.

— А теперь садитесь на свои места, — приказал Раху, — знайте, что первый, кто пошевелится, падет от моей пули, отлитой, как известно, под лучами созвездия Дракона.

Парии снова повиновались и сели на землю спиной к брошенному оружию. Раху положил пистолеты около себя так, чтобы можно было достать их рукой, быстро переоделся в мундир английского офицера.

— Кто-нибудь один выведите лошадь, остальные оставайтесь на местах.

Один из парий встал, взял под уздцы лошадь кавалера д’Обри и снова повел дрожащее и фыркающее животное через кустарники и лианы на дорогу. Раху закричал париям:

— Прощайте! Пусть оставленный вам подарок принесет счастье. Я прощаю вам возмущение ваше.

Он приказал человеку, выведшему лошадь, идти рядом часть пути, все время держа дуло пистолета у головы провожатого, не имевшего при себе оружия. Отъехав от опушки леса шагов на триста, он приказал парии вернуться обратно, но все время продолжал следить за его движениями и держал пистолет наготове. Затем, когда тот исчез в чаще леса, он пришпорил лошадь и как стрела помчался в направлении Калькутты. По дороге он встретил многих путешественников и почти все ехали с конвоем. Они вежливо кланялись английскому офицеру, который в красивом мундире и на здоровой, сильной лошади вполне походил на джентльмена, а он коротко и холодно отвечал на поклоны.

Доехав до того места, где были убиты кавалер д’Обри и его спутники, путешественники, увидав лужи крови и кровавые следы, исчезавшие в джунглях, слышали в густых камышах злобное рычание, как будто хищные звери грызлись из-за добычи, и, объятые ужасом, пришпоривали лошадей.

Солнце закатилось. Мрак наступил внезапно, без сумерек. Кругом царила глубокая тишина. После заката солнца ни один путник уже не рисковал пуститься по дороге между лесами и джунглями, где с одной стороны раздавалось глухое злобное рычание и рев тигров, а с другой доносились почти такой же дикий вой и крики парий, радовавшихся неожиданной богатой добыче.

В последующие за приездом Гастингса дни в Калькутте все было спокойно и шло своим чередом. Новый губернатор делал визиты чиновникам компании и знатнейшим из городских жителей, часто показываясь народу то верхом, то в экипаже, постоянно сопровождаемый многочисленным и блестящим штатом слуг и отрядом конницы. При всех его выездах и прогулках ему сопутствовала баронесса Марианна Имгоф, которую он представлял как свою будущую супругу, не распространяясь о своих отношениях с ней, и требовал, чтобы этой державшей себя с достоинством королевы даме воздавали те же военные почести, какие воздавали ему как представителю английского правительства в подвластных компании округах.

Между тем отношения эти как среди англичан, так и среди индусов, возбуждали большое изумление и даже неудовольствие. Англичане находили неприличным требование губернатора признавать и уважать как будущую его супругу эту особу, хотя они и слыхали, что она разводится с мужем и действительно вскоре выйдет замуж за Уоррена Гастингса. Индусы же никак не могли понять, как женщина, муж которой живет тут же и, мало того, даже состоит секретарем у губернатора, публично решается показываться вместе с мужчиной. Об этом говорили и судили много, но исподтишка, громко же никто не решался что-нибудь сказать, так как все знали непомерную гордость нового губернатора и его непримиримый характер, все боялись ослушаться его приказаний, чтобы не сделаться его врагом. Однако озлобление, особенно у дам, росло сильнее, так как баронесса Имгоф далеко превосходила последних и красотой, и привлекательностью, не говоря уже об исключительном уме.

Народ, конечно, об этом совсем не заботился. Пышность, сопровождавшая нового губернатора, приветливое снисхождение, выражаемое им даже самым бедным и низшему классу, в то время как со знатными и богатыми он обращался свысока, вскоре приобрели ему всеобщую популярность, так что, где бы он ни показался, индусы и магометане повсюду встречали его с ликованием, даже факиры и нищие дервиши прославляли его, так как он при каждом своем появлении приказывал оделять их щедрыми подачками.

Нункомара Уоррен Гастингс посетил в первые же дни своего приезда. Магараджа встретил его на пороге своего дома и приветствовал баронессу Имгоф даже почтительнее, нежели самого губернатора. Прекрасная Дамаянти ожидала гостей в роскошной гостиной и при появлении баронессы подала ей букет из цветов лотоса. Баронесса обняла прекрасную бегум, поцеловала ее в лоб, и обе женщины как будто сразу почувствовали симпатию друг к другу. Ни у одной из них не было причин завидовать другой ни в красоте, ни в грации. Дамаянти с любопытством расспрашивала обо всех мелочах жизни европейских женщин, и они весело и непринужденно болтали.

Нункомар тотчас же повел разговор с губернатором на государственные темы и бросил несколько неодобрительных замечаний по поводу управления в Мушедабаде. Он прямо объявил, что Риза-хан — ярый враг Англии и стремится к тому, чтобы захватить в свои руки всю власть несовершеннолетнего набоба и устранить влияние его матери Мунни, весьма преданной Англии. Он уверял губернатора в собственной преданности стране и компании и дал ему понять, что как нельзя лучше осведомлен о положении всех дел, а поэтому может дать точные сведения обо всех злоупотреблениях и даже знает способы их прекращения. Он рассчитывал, что Гастингс, которому указали на Нункомара как на помощника, поговорит с ним обстоятельнее, но ошибся, так как губернатор выслушивал все его замечания с железным спокойствием, и ни один мускул на лице не выдал какого бы то ни было удивления или участия; напротив, он при каждом удобном случае, хотя в вежливой, любезной форме, но решительным тоном старался перевести разговор на другие предметы. Впрочем, весьма естественно, что Гастингс не желал говорить о делах, к тому же столь важных, в присутствии молодых женщин.

Через некоторое время после любезного осведомления со стороны губернатора о сыне магараджи Гурдасе последний явился, и Нункомар представил его гостям с отечески нежной гордостью. Гастингс сказал молодому человеку несколько любезных слов, но взгляд его пытливо и пронизывающе следил за лицом молодого индуса, который то и дело поглядывал на отца боязливым, мрачным взором, а при чрезмерно отеческих нежных словах даже не мог скрыть горькой улыбки.

Затем Нункомар счел нужным особенно лестно отозваться о Вильяме Бервике, статью и умом которого он не мог нахвалиться. При упоминании Нункомара о молодом офицере Дамаянти низко склонила голову к цветку лотоса. Магараджа из-под опущенных ресниц пытливо смотрел на губернатора, но последний остался неподвижен и непроницаем, он только подтвердил похвалы магараджи. После окончания визита Нункомар проводил гостей до порога своего дома, причем весь штат его прислуги поклонился губернатору до земли.