Грегор Самаров - На берегах Ганга. Прекрасная Дамаянти

В доказательство первого обвинения приводились показания свидетелей, служителей муршидабадского двора, которые готовы были подтвердить клятвой, что они получили означенную сумму от Риза-хана и передали губернатору. Как доказательство подкупа матерью набоба приводилось ее собственное письмо с печатью, в котором она подтверждала уплату этих денег.

Гастингс, сжав губы, выслушал обвинительный акт до конца.

Францис заключил чтение предложением вызвать обвинителя, чтоб обвиняемый оправдался перед ним. Гастингс вскочил в негодовании.

— Я запретил Нункомару вход во дворец и не допущу его сюда, если б даже мне пришлось собственноручно убить его! Я никогда не поставлю себя на одну доску с таким негодяем, и подобная мысль никогда не пришла бы мне в голову по отношению к англичанину и джентльмену. Защищаться против безумного обвинения было бы ниже моего достоинства, и я не признаю права за советом судить председателя.

— Совет сам знает свои права, — возразил Францис, — и если почтенный губернатор отказывается от оправдания, то это не меняет нашей обязанности разъяснить дело. Предлагаю приступить к следствию.

— А я объявлю заседание оконченным и все, что будет предпринято по этому делу, незаконным и недействительным! — сказал Гастингс и твердой походкой вышел из зала. Барвель последовал за ним.

— Самое лучшее было бы арестовать этих людей и послать доклад в Лондон, — сказал он, войдя с Гастингсом в его кабинет.

Гастингс уже вполне овладел собой.

— Нет, мой друг, — ответил он с улыбкой, — это поставило бы их слишком высоко, а на меня могло бы бросить тень; подождем, что они еще предпримут.

— А если полковник Чампион возвратится? — спросил Барвель. — Если он послушается приказания совета?

Капитан Синдгэм вошел с официальным поклоном. Гастингс вопросительно взглянул на него.

— Приказание вашего превосходительства исполнено, полковник Чампион не возвратится!

Три члена совета продолжали заседание, несмотря на уход губернатора, они признали письмо и печать бегум Мунни подлинными, даже не допросив ее. Они решили также не допрашивать Риза-хана и вызвали указанных Нункомаром свидетелей, низших слуг муршидабадского двора, которые явились через несколько дней и клятвенно подтвердили все пункты обвинения.

Гастингс, по-видимому, вовсе не интересовался деятельностью членов совета, предоставив им делать что угодно, продолжал вести текущие дела, а все свободные часы переводил оды Горация и занимался обширной перепиской с друзьями в Лондоне.

Он получил официальную бумагу, приглашавшую его на заседание для оповещения о решении по представленному обвинению, но не обратил на нее ни малейшего внимания. На следующий день ему принесли бумагу, скрепленную печатью совета. В документе подтверждались все пункты обвинения письмом бегум Мунни и клятвенными показаниями свидетелей, губернатор признавался виновным в получении взятки в сорок тысяч фунтов стерлингов. Ему предписывалось представить эту сумму в распоряжение совета. При этом все его распоряжения по делу муршидабадского двора считались недействительными, и назначалось новое следствие над Риза-ханом.

Посланный совета передал это решение дрожащей рукой. Гастингс взял бумагу, пробежал ее и, разорвав на четыре части, отдал обратно, сказав с ледяным спокойствием:

— Вот мой ответ! Я не имею ни малейшего желания интересоваться личными и частными делами этих господ, которыми они занимаются, собираясь без моего участия и председательства. Можете это передать им на словах.

Посланный удалился, дрожа еще сильнее. Даже этот низший служащий инстинктивно понимал, что собирается гроза над правительственным дворцом и всей Индией.

Гастингс потребовал себе верховую лошадь и двух служителей, велел позвать капитана Синдгэма и выехал с ним и с конюхами из дворца так весело и спокойно, точно отправлялся на обычную прогулку.

За городом они пустили лошадей крупной рысью и скоро достигли форта Вильяма, где командиром был сейчас полковник Гамптон.

Гастингс вошел с Синдгэмом в комнату полковника, очень удивленного неожиданным посещением.

— Вы знаете, дорогой полковник, — начал он без предисловий, — что я назначен компанией и утвержден парламентом в Лондоне как генерал-губернатор Индии и что войска находятся в моем распоряжении.

— Знаю, — отвечал полковник, — и горжусь службой под начальством вашего превосходительства.

— Отлично, — продолжал Гастингс, — вы знаете также, что новое распоряжение парламента дает в помощь губернатору четырех советников, которые должны знакомиться с делами правления и давать свои заключения.

— Я слышал об этом, — равнодушно отвечал полковник, — и знаю даже, что члены этой коллегии приехали сюда.

— Они начали с того, — продолжал Гастингс, — что превысили свои полномочия. Я сообщу об этом директорам компании, но боюсь, эти господа попробуют вмешаться и в дела военного управления.

Гамптон пожал плечами:

— Подобная попытка осталась бы безуспешной, ибо мы должны повиноваться только вашим приказам.

— Совершенно верно, — с достоинством отвечал Гастингс, — меня радует, что вы так хорошо понимаете ваш долг. Я должен дать вам приказание, от строгого исполнения которого зависит прочность английского могущества в Индии.

Полковник вытянулся в струнку.

— Мой приказ заключается в следующем, — продолжал Гастингс, — я запрещаю вход в форт всякому, кто не предъявит письменного пропуска, будь член совета, чиновник компании, даже военный, если он не принадлежит к гарнизону форта. Я велю сейчас же изготовить такие пропуски для офицеров.

— Ваше превосходительство, можете быть уверены в точном выполнении приказа.

— Тотчас же передайте приказ войскам, а главное, часовым, надо усилить караулы.

Полковник велел позвать своего адъютанта и попросил его немедленно передать всему гарнизону приказ губернатора.

Гастингс и капитан Синдгэм возвращались в город, когда при въезде в предместье встретили Клэверинга в полной генеральской форме и в сопровождении многочисленных слуг.

Последний смутился на минуту, узнав губернатора, как будто весело и спокойно возвращающегося с прогулки, поклонился ему официально, не останавливая лошади. Гастингс холодно и гордо коснулся края шляпы, и они разъехались.

— Он опоздал, — сказал Гастингс, — эти мудрые господа забыли, что за декретами должно стоять войско.

Пока губернатор возвращался во дворец, Клэверинг достиг ворот крепости. По приказанию Гастингса у подъемного моста стояли двое часовых, они взяли на караул при виде Клэверинга. Он отдал честь и подъехал. Тут часовые вышли и, став рядом, загородили дорогу.