Элизабет Чедвик - Алый лев

Когда он уже ставил ногу в стремя, отец направился к нему и попросил задержаться, сказав, что им есть, что обсудить.

— Нам не о чем говорить, — ответил Вилли, садясь в седло.

— Фицвальтер и де Весчи покинули Глостер и открыто объявили войну. Я знаю, что у тебя горе и ты скорбишь, но ты и твои люди нужны мне на поле боя.

Вилли взял в руки поводья.

— Мои люди присоединятся к войскам Фицвальтера и де Весчи. Я отказываюсь признавать Иоанна своим королем и клянусь, что сделаю все, что в моих силах, чтобы свергнуть его.

— Не будь дураком! — грубо произнес Вильгельм. — В тебе говорит горе.

Вилли яростно замотал головой:

— Нет, это чувство собственного достоинства, голос которого я старался не слушать из уважения к тебе. Ты поклялся в верности Иоанну, и ты связан этой клятвой, но я такой присяги никогда не давал и не дам. Даже если я закончу жизнь изгоем или пойду на службу в Аутремер, я не преклоню колен перед таким, как он!

— Ты не головой думаешь, а задом!

— Что ж, возможно, в моей заднице больше цельности, чем во всем Иоанне. Если ты хочешь покрывать убийцу своего внука, давай, но не жди, что я буду сражаться рядом с тобой!

— Ты не знаешь того, что…

— Я знаю достаточно, — Вилли развернул коня и, пришпорив, унесся прочь, заставив нищих и бродяг разбежаться в разные стороны.

Вильгельм закрыл лицо руками.

— Господи! — пробормотал он. Изабель подошла к мужу, взяла его за руку и приникла к нему, чтобы поддержать.

— И это все? — печально спросил он. — Неужели я прожил такую долгую жизнь и сражался так отчаянно ради того, чтобы видеть крах всего, что я создал? Неужели мне суждено провести последние дни, сражаясь с сыновьями, как король Генрих бился со своими, пока они его не одолели?

По лицу Изабель текли слезы. У нее на глазах разрушалась ее семья, причем так быстро, что она не успевала накладывать повязки на каждую новую рану. Когда-то она была неуязвимой — теперь стала совершенно беззащитной.

— Ты велел ему не быть дураком, а сам говоришь как дурак, — произнесла она дрожащим голосом. — Он такая же цельная личность, как и ты, а ты не Генрих. По крайней мере, если Иоанн падет, один наш наследник — в лагере врага, а если сохранит трон, ты сможешь отвести опасность от Вилли… — ее голос выравнивался, по мере того как она мысленно искала и находила выход из сложившейся ситуации. — Если дойдет до худшего, всегда есть Аутремер, как он сказал, — она фыркнула и вытерла глаза. — А ты не думаешь, что он прав? Ты не веришь, что Иоанн мог приложить к этому руку?

Вильгельм устало вздохнул:

— Мы за свою жизнь нажили и других врагов. Да, я думаю, он может быть к этому причастен, но отдал ли он такой приказ — неизвестно. Если бы у меня были доказательства, что это он сделал такое с Алаис… с нами, я бы сверг его, даже если бы мне пришлось нанять все силы ада для этого! Но без свидетелей или без признания Иоанна разве можно быть уверенным?

— Как с принцем Артуром, — горько произнесла она. — Разве мы могли знать наверняка?

Кавершам, Беркшир, июнь 1215 года

Изабель качала на коленях своего трехлетнего внука, наслаждаясь ощущением приятной тяжести и теплоты его тела. Его пятилетний брат Роджер был полностью поглощен наблюдением за Иоанной и Ансельмом, игравшими с деревянными рыцарями.

— Они совсем как ты в их возрасте, — вспомнила Изабель с улыбкой.

— Мои куклы все еще хранятся у меня в сундуке, — отозвалась Махельт. — Если я рожу Хью дочь, она их получит, когда подрастет.

— Тебе придется добавить массу новых.

Махельт поморщилась:

— Да, вот только я не знаю, приделать ли мне Хью и моему свекру ослиные уши или бычий хвост… и Вилли заодно.

— А своему отцу? — спросила Изабель. — Каким ты изобразишь его?

Махельт снова скорчила гримасу.

— Не в кольчуге, — сказала она. — Я изобразила бы его отдыхающим у очага здесь, с тобой, где он и должен быть.

Изабель невесело рассмеялась:

— Когда твой отец отдыхал? Этого не случится. Даже если между королем и его лордами будет достигнут мир, в Уэльсе назревают беспорядки. Твой отец говорит, что попытка удержать все вместе подобна желанию принести воду в решете, — она тревожно вздохнула. — Я волнуюсь за него. Он, может, в хорошей форме и в здравом уме, но сейчас на нем лежит бремя, которое стоило бы уже делить с детьми. Хорошо бы, чтобы твой брат взял на себя часть ответственности, но надежды на это нет.

Махельт покусывала губу и выглядела так, будто ей неловко о чем-то заговорить. Ее собственный муж и свекор были в числе мятежников. Ей позволили навестить мать в Кавершаме только из уважения, которое Биго испытывали к ее отцу.

— Если сегодня наступит мир… — Изабель гладила мягкие, светлые волосики своего внука. — Даже если все согласятся на перемирие, я сомневаюсь, что мы скоро увидим твоего брата. Самое большее, на что мы можем надеяться, это на такое же перемирие дома.

Махельт сверлила ее взглядом.

— Это из-за Алаис, да?

Изабель кивнула:

— Вилли думает, что Иоанн приказал ее убить, чтобы отомстить нам, и винит меня в том, что я недостаточно внимания уделяла безопасности домашних. Он питается одной ненавистью и злобой, и никто из нас не может до него достучаться.

Ее голос звучал бесстрастно: все чувства покинули ее за те шесть недель, что прошли с момента, когда она обнаружила свою невестку умирающей на полу в луже крови, а Вилли уехал, чтобы присоединиться к мятежникам. Вильгельм, как обычно, при людях держался совершенно спокойно, но в их личных покоях обхватил ее, увлек в постель и любил с такой ошеломляющей страстностью, что после она лежала чуть дыша, постанывая и рыдая за них обоих.

Махельт успокаивающе положила руку ей на рукав, и Изабель подумала, не завершился ли круг. Не превратилась ли она в ребенка вместо матери?

— Я всегда буду чувствовать себя виноватой, — сказала она, — и к словам Вилли это не имеет никакого отношения. Нет, не спорь со мной. Она должна была находиться под защитой, а я этого не обеспечила. А что до Иоанна… — Она опустила внука, начавшего вырываться у нее из рук, на пол. — Я всегда говорила, что от него можно ожидать чего угодно, но надо быть сумасшедшим, чтобы поступить с нами так сейчас, когда мы одни из немногих, кто его еще поддерживает. А он кто угодно, только не сумасшедший, — она откинулась на обложенную подушками скамью и коснулась висков, где начинала пульсировать тупая головная боль. — Если бы Иоанн хотел нас уничтожить, он бы сделал это в Ирландии. В нашем положении создавать врагов так же легко, как и друзей, и подозрения — ничто без доказательств. Все, что мы можем сделать, — это быть осторожными.

В лугах Раннимеда на берегу Темзы Вильгельм пил гасконское вино короля. Оно было нежным, как речи придворного, но содержало острый привкус — долго такое вино не продержится. Писари делали копии хартий, которые Иоанн согласился подписать к сегодняшнему вечеру, перья скрипели по пергаменту.