Гюи Шантеплёр - Невѣста „1-го Апрѣля“

Конечно, это время заключенія было пріятно, такъ пріятно, что Сюзи, счастливая, чувствуя себя еще немного усталой, немного слабой — о! очень немного — не стремилась выходить, хотя докторъ ей это разрѣшалъ.

На четвертый день Мишель получилъ разрѣшеніе читать стихи и въ продолженіе болѣе часа онъ переходилъ съ „Nouvelles poésies“ Мюссе къ „Vie intérieure“ или къ „Jeunes Filles“ Сюлли Прюд’ома, отъ Jntimités Коппе къ „Bonne Chanson“ Верлэна и къ „Préludes“ Анри де Ренье, выбирая въ этихъ сборникахъ очень изящные стихи, не пламенные, однако, полные трогательнаго, сильнаго и сдержаннаго трепета, тѣ стихи, которые можно читать въ лучшій моментъ любви, который вѣдь не тотъ, когда говорятъ: „ я тебя люблю“.

Мишель читалъ хорошо; благодаря застѣнчивости, онъ сохранялъ большую простоту интонаціи, но прекрасныя глубокія ноты его голоса замѣняли мастерство болѣе искусной дикціи.

Сначала Сюзанна слушала съ какимъ-то улыбающимся скептицизмомъ, затѣмъ съ неожиданнымъ для нея удовольствіемъ, наконецъ очарованіе покорило ее всю. Теперь она отдавалась все болѣе новымъ впечатлѣніямъ, удивленная тѣмъ, что она раньше такъ мало искала знакомства съ этимъ міромъ чудныхъ созвучій, глубокихъ идей и правдивыхъ чувствъ или, можетъ быть, она не умѣла до этого дня въ немъ разобраться за отсутствіемъ направляющей руки.

Около 4 часовъ пришли звать Колетту, которая сошла внизъ, чтобы принять г-на Понмори и его сыновей; тогда Мишель сказалъ:

— Хотите я вамъ прочту вещь, которую люблю до страданія, каждый стихъ которой, какъ будто владѣетъ фиброй моего существа? Я вамъ не стану читать всей вещи; въ сущности я немного боюсь проникающаго ея настроенія; въ часы печали я часто открываю книгу на этой страницѣ; тогда меня страшатъ собственныя переживанія. Я не рожденъ съ душою пессимиста, я остерегался въ самые тягостные моменты моей жизни плѣнительныхъ и болѣзненныхъ идей, составляющихъ сладость, диллетантизмъ скорби. Но эти стихи имѣютъ для меня могущественное очарованіе; я не могу выразить, что они заставляютъ меня испытывать восхитительнаго и ужаснаго…

— Читайте… — тихо сказала молодая дѣвушка.

Тогда, открывъ „Les Destinés“ [34], онъ прочелъ нисколько строфъ изъ „Maison du Berger“ тѣ, гдѣ поэтъ оплакиваетъ то, что проходитъ, чего „никогда не увидишь два раза“, строфы, гдѣ его мысль, отрываясь отъ печальнаго созерцанія вещей, переносится на любимую женщину, въ плѣнительныхъ и убаюкивающихъ стихахъ.

„Но ты, не хочешь ли ты, безпечная путешественница,

„Грезить на моемъ плечѣ, склонившись къ нему твоимъ челомъ?

„Приди съ мирнаго порога катящагося дома

„Созерцать тѣхъ, которые прошли и которые пройдутъ.

„Картины человѣческой жизни, дары чистаго генія,

„Оживутъ для тебя, когда передъ нашей дверью

„Будутъ разстилаться обширныя безмолвныя пространства“.

Съ полузакрытыми вѣками, съ головой, склоненной на спинку кресла, въ которомъ она сидѣла, Сюзанна благоговѣйно удерживала въ памяти этотъ великій горестный вздохъ благородной гордой души, но, притягиваемые непреодолимой силой, глаза Мишеля покинули страницу и внезапно остановились на ней. Безотчетно онъ чувствовалъ, что въ эту минуту — первую можетъ быть — онъ и она понимали другъ друга… Молчаніе длилось едва нѣсколько секундъ. Онъ не смѣлъ говорить, угнетаемый сомнѣніями, боясь ошибиться, смущаемый нелѣпыми мыслями…

Не слыша болѣе его голоса, молодая дѣвушка приподняла отяжелѣвшія вѣки, встрѣтила взглядъ, ласка котораго ее обволакивала, и тихо опустила свой.

— Нѣтъ, — сказала она, какъ бы отвѣчая на свою мысль, — у васъ душа не пессимиста. Это не настоящіе пессимисты, тѣ, которые возмущаются противъ жизни: они ожидаютъ чего нибудь отъ нея, вѣрятъ въ счастье. Вы въ него вѣрите…

— А вы? — спросилъ онъ совсѣмъ тихо.

— Я, я въ него вѣрю, — прошептала она, — я въ него вѣрю всѣмъ своимъ сердцемъ…

Но въ дверь легко постучали.

— Подругѣ можно? — спросилъ нѣжный голосъ.

— Это вы, м-ль, входите же, пожалуйста! — воскликнулъ Треморъ, принимая съ похвальнымъ усиліемъ тонъ человѣка, обрадованнаго сюрпризомъ.

Въ полуоткрытую дверь Симона просовывала свою темную головку, затѣмъ появилась вся.

— Вы пріѣхали одна, м-ль? — спросилъ Мишель черезъ минуту.

— Тереза дома, еще къ сожалѣнію больная. Я здѣсь съ Жакомъ. Я его оставила въ оранжереѣ съ г-мъ и г-жей Фовель и съ Понмори.

— Я пойду къ нимъ, — сказалъ молодой человѣкъ.

И онъ вышелъ, столкнувшись въ дверяхъ съ Антуанеттой, несшей чай.

Пришедшая въ себя отъ смущенія, вызваннаго внезапнымъ появленіемъ Симоны, Сюзанна была поражена немного сѣроватой блѣдностью, покрывавшей лицо молодой дѣвушки и искажавшей его обыкновенное выраженіе.

— Ужъ не были ли вы больны, Симона? — спросила она. — Можно было бы сказать…

Но Симона живо перебила фразу.

— Совсѣмъ нѣтъ! — воскликнула она.

Затѣмъ, пользуясь первымъ предлогомъ, чтобы говорить о чемъ нибудь другомъ и измѣнить теченіе мыслей Сюзанны, она указала на письма, принесенныя только что Антуанеттой и которыя лежали еще на подносѣ.

— Сюзи, пожалуйста, — сказала она.

— У меня будетъ еще время, — возразила миссъ Севернъ, — я получаю письма только изъ магазиновъ… Вчера я получила извѣстіе отъ Бетюновъ, пріѣзжающихъ сегодня вечеромъ. Я предпочитаю лучше поговорить.

— Какая вы милая, — сказала Симона Шазе съ немного принужденной веселостью. — Тогда позвольте васъ поздравить, у васъ великолѣпный видъ! Тереза будетъ очень довольна! Ахъ! какъ вы насъ напугали, злая Сюзи!

Эта тема была обширно развита, въ то время какъ Сюзанна угощала чаемъ и пирожными. Затѣмъ Симона наклонилась и подняла маленькій томикъ, соскользнувшій на коверъ.

— Что вы читали? Ахъ! Мюссе!

— Потрудитесь-ка не трогать этого, м-ль Симона, — воскликнула, смѣясь, Сюзанна. — Мюссе не для маленькихъ дѣвочекъ! Онъ хорошъ для взрослыхъ барышень… какъ я! И еще если ихъ женихъ имъ его разрѣшаетъ.

— Но есть вещи изъ Мюссе, которыя я знаю, Сюзанна. „La Nuit de Mai, Lucie”, „Ninon“…

— Скажите пожалуйста! я думала, что къ вашему чтенію относятся строже.

— Тереза — да, немного… но это не Тереза читала мнѣ Мюссе, — поправилась молодая дѣвушка, краснѣя.

— Ну-ка, ну, кто же? — сказала развеселившаяся Сюзанна.

Но тотчасъ же глаза м-ль Шазе стали влажны, и неожиданно, положивъ голову на плечо Сюзанны, бѣдное дитя залилось слезами.

— Ахъ! Сюзи, Сюзи, у меня большое горе!

„Рѣшительно, я обречена на роли наперсницъ“, — подумала Сюзи.

Она поцѣловала Симону, затѣмъ принялась ее мило бранить, вытирая бѣдные, распухшіе глаза.

— Послушайте, Симона, моя маленькая Симона… что васъ такъ приводитъ въ отчаяніе? Развѣ вы не имѣете ко мнѣ довѣрія?