Гюи Шантеплёр - Невѣста „1-го Апрѣля“

Теперь, когда она любила, она хотѣла быть любимой.

О! если бы Мишель пришелъ, если бы, какъ въ прошлый разъ, онъ побранилъ бы Занну, упрекая ее въ ребяческомъ, безумномъ, неприличномъ бѣгствѣ, если бы онъ заставилъ плакать свою невѣсту, какъ на слѣдующій день послѣ бала въ Шеснэ, затѣмъ, — послѣ того, какъ онъ показалъ себя очень злымъ, вспыльчивымъ, ревнивымъ, — сталъ бы на колѣни, какъ въ тотъ день…

Какая это была бы радость, Боже мой, какая радость!

Сюзанна была очень блѣдна, у нея болѣла голова.

Послѣ обѣда, извиняясь сильной усталостью, чтобы избѣжать вопросовъ и нѣжныхъ ласкъ м-ль Жемье, она удалилась къ себѣ очень рано… Когда она машинально раздѣлась, затѣмъ улеглась въ своей маленькой, такой неуютной, такой печальной, несмотря на ея занавѣси съ цвѣточками, комнаткѣ пансіонерки, она смогла наконецъ плакать, разсуждать также… Въ этотъ часъ она начала понимать, еще пока неясно, что ея отъѣздъ былъ безразсуднымъ поступкомъ, что было бы разумнѣе подождать хотя бы возвращенія Колетты и даже возвращенія Мишеля, и что откровенное объясненіе было бы болѣе достойно и въ особенности болѣе выяснило бы, чѣмъ это неразумное бѣгство.

Но ошибка была совершена, и Сюзанна хотѣла идти до конца того пути, который былъ взятъ ею, какъ бы онъ ни былъ безразсуденъ. И она зарыла голову въ подушки, боясь, чтобы въ сосѣдней комнатѣ не услышали ея рыданій.

— О! Мишель, — плача, бормотала она очень тихо, въ неодолимомъ желаніи говорить съ нимъ, высказать ему свою муку, ему, который, можетъ быть, даже въ мысляхъ былъ далекъ отъ нея… — Мой Мишель, мой женихъ, мой мужъ, у меня горе…

Колетта заставила горничную повторить себѣ два раза краткія объясненія Сюзанны.

— Миссъ Севернъ напишетъ мнѣ по прибытіи на мѣсто?

— Да, сударыня.

— Но вы увѣрены, что она вамъ не сказала, почему ее вызвали въ Парижъ или по крайней мѣрѣ, имя особы, вызвавшей ее?

— Миссъ Севернъ сказала мнѣ только: „очень старый другъ“.

— Это м-ль Жемье! Это похоже на Сюзанну! — заключила Колетта.

Затѣмъ, оставшись одна съ Низеттой, она небрежно сѣла въ уголокъ маленькой гостиной, гдѣ она имѣла обыкновеніе садиться въ часы, свободные отъ свѣтской суеты… И тамъ она вздохнула, съ потухшимъ взглядомъ, печально сложивъ губы.

Уже давно, гораздо раньше Мишеля, съ болѣе равнодушной покорностью она примирилась со странностями Сюзанны. Даже въ эту минуту она не была обезпокоена, она едва была удивлена, но она признавалась себѣ, что ей была непріятна, немного раздражала ее, эта новая выходка ея кузины. Кастельфлоръ безъ Роберта, безъ Мишеля, безъ Сюзанны терялъ свою прелесть. Колетта сердилась на м-ль Жемье, отнявшую у нея ея Занночку… И во имя какой прихоти, одинъ Богъ вѣдаетъ! Она сердилась на Сюзанну, уѣхавшую, не спросивъ ни у кого совѣта, по зову, достаточно странному, помѣшанной старухи! Она сердилась на самое себя, чувствуя себя такой вялой, такой праздной, такой безтолковой въ своемъ одиночествѣ.

Г-жа Фовель снова вздохнула, и этотъ разъ вздохъ ея походилъ на зѣвокъ. Низетта ворчала, она хотѣла играть со „взрослой“. Присутствующая „взрослая“ отвѣтила довольно рѣзко. Короткій отвѣтъ и, еще болѣе, сухой тонъ отвѣта казались такими необычными въ этихъ всегда улыбающихся устахъ, что дѣвчурка не настаивала. Принявъ видъ оскорбленнаго достоинства, она подошла посмотрѣть въ окно.

Колетта оставалась на диванѣ, нетерпѣливо постукивая своими свѣтлыми туфельками о сѣрый съ разбросанными по нему розовыми маками коверъ, и уже у нея явилось раскаяніе, что она „ грубо“ поступила съ Низеттой. Однако, маленькая Низетта не была злопамятна. Вскорѣ она перестала дуться, сильно заинтересованная тѣмъ, что она видѣла въ окно.

Со стремительнымъ движеніемъ она захлопала ручками и повернулась къ матери:

— Вотъ Тонти! Тонти идетъ!

Г-жа Фовель пожала плечами.

— Да нѣтъ же, глупенькая, это не Тонти… Онъ въ Парижѣ, Тонти.

— Это Тонти! — утверждала Низетта, принимая обиженный видъ, онъ поднимается по аллеѣ съ господиномъ, котораго я знаю.

Заинтригованная этотъ разъ Колетта поднялась. Это дѣйствительно былъ Мишель. Нѣсколько мгновеній спустя онъ входилъ въ гостиную въ сопровожденіи Альберта Дарана.

— Развѣ Робертъ не вернулся съ тобой? — спросила г-жа Фовель съ нѣкоторымъ безпокойствомъ, идя навстрѣчу брату.

— Робертъ вернется только дня черезъ два-три. У него оказалось болѣе дѣлъ, чѣмъ онъ предполагалъ, — отвѣтилъ Треморъ.

Успокоенная и уже восхищенная этимъ развлеченіемъ, появившимся въ самый разгаръ кризиса убийственной скуки, она протянула руку Дарану, усадила его и тотчасъ же закидала массой вопросовъ, на которые не успѣвала получать отвѣты. Мишель сѣлъ и читалъ также очень молчаливо.

Горничная увела Низетту не безъ слезъ и сопротивленія, но, вопреки своему обыкновенію, молодой человѣкъ не обратилъ никакого вниманія на шумное недовольство своей маленькой племянницы. Одинъ моментъ онъ оставилъ разговаривать свою сестру и Дарана, затѣмъ живо, съ волненіемъ, которое выдавало легкое дрожаніе губъ, онъ спросилъ:

— Сюзанна знаетъ, что я здѣсь?

— Сюзанна? — сказала Колетта, возвращаясь къ своей непріятной заботѣ; — ахъ! поговоримъ-ка о Сюзаннѣ! Она въ Парижѣ, мой дорогой!

— Какъ въ Парижѣ? — повторилъ почти гнѣвно Мишель.

— Да, въ Парижѣ! Она совсѣмъ сумасшедшая, — подтвердила Колетта.

И смѣясь, она передавала и пространно объясняла слова Сюзанны. Мишель слушалъ со складкой посрединѣ лба и съ физіономіей человѣка, ничего не понимающаго.

— Она уѣхала въ то время, какъ ты была въ Прекруа, не дождавшись тебя, не написавъ ни слова?

— Я предполагаю, что она не имѣла времени написать мнѣ, спѣша на поѣздъ, но, право, мнѣ кажется, м-ль Жемье могла потерпѣть до завтра.

Сначала Мишель ничего не отвѣтилъ; затѣмъ, рѣзко схвативъ сестру за руку онъ вдругъ воскликнулъ измѣнившимся голосомъ:

— Колетта, вы ничего не знали? Ни она, ни ты, не правда ли? Она, въ особенности, она ничего не знала?…

Полнѣйшее недоумѣніе отразилось на лицѣ г-жи Фовель.

— Но что случилось? — спросила она, задыхаясь.

Мишель вздохнулъ съ большимъ трудомъ, сжимая рукою горѣвшій лобъ.

— Моя дорогая крошка, несчастье не ждетъ. Столичный Учетный банкъ лопнулъ, а такъ какъ все мое состояніе или почти все…

Съ крикомъ бросилась Колетта въ объятія своего брата:

— О! мой дорогой, бѣдный братецъ!

Мишель обнималъ ее, не говоря ни слова, облегченный тѣмъ, что нашелъ по крайней мѣрѣ ее верной, любящей и такой взволнованной, такой потрясенной его горемъ.

Онъ поцѣловалъ ее нѣсколько разъ съ большой нѣжностью, затѣмъ, прижавшись щекой ко лбу Колетты, онъ прошепталъ:

— Ты не подозрѣваешь, что она это знаетъ, скажи? Никто не могъ ей это сказать?… Не изъ-за этого она уѣхала?