Гюи Шантеплёр - Невеста „1-го Апреля“

Даран был в отсутствии, он проводил время в Кентукки у своего отца и должен был переехать в свой маленький домик в Ривайере только в сентябре.

Мишель принялся думать о теплом гостеприимстве Рео с желанием пойти постучаться в виллу „Ив“ и попросить себе места за столом маленькой семьи в этот одинокий вечер.

Башня Сен-Сильвера показалась на повороте дороги; вскоре карета остановилась у решетки. Между тем как слуги завладели чемоданами, Тремор вошел в сад. Цветущие лианы, казалось, переплетались здесь, чтобы защищать волшебный сон „Спящей Красавицы“; путешественник нашел, что вся эта дикая и буйная растительность, которую он однако любил, придавала входу в его жилище вид запущенности.

Он поднялся по аллее, густые неподстригаемые деревья которой пропускали на землю ослабленный бледно-изумрудный свет. Мишель воображал себе развалины заколдованного замка под влиянием этой аллеи дикого сада, как вдруг за крутым поворотом, где шпалеры зелени были ниже, он увидел входную дверь башни. У входа, как бы в рамке из серого камня, звездообразно убранной лютиками, Сюзанна с Жоржем и Низеттой ждала его. Маленькие ручки обвились вокруг тальи мисс Северн, две курчавые головки прижались к складкам ее платья, а большая кузина улыбалась приветной улыбкой, спокойной, но, казалось, расцветшей на летнем солнце, подобно всем этим цветам, которые украсились и окружили ее, приветствуя. И внезапно, в свете причудливого чувства контраста Мишелю показалось, что нет ничего естественнее, как найти здесь, посреди вьющихся цветов, стремящихся в высь, к небу, эти маленькие детские ручки и эту улыбку молодой девушки. Это была не невеста, будущая супруга, приветствуемая с волнением и радостью, но это были — на пороге, который он привык находить пустынным — жизнь и веселье, явившиеся в образе этих трех молодых и радостных созданий; это были сияющие глаза, протянутые руки, смех, готовый брызнуть.

— О, как вы добры, — пробормотал он, дружески пожимая руки мисс Северн.

В рабочем кабинете Сюзанна рассказала целую массу мелких новостей. Она отказалась ехать в Париж, чтобы присутствовать на завтраке у Рео, а также, чтобы угодить Низетте, и к тому же в это время не стоило ездить в Париж. Поэтому, так как Колетта и Роберт должны были вернуться только завтра, ей пришла мысль встретить своего кузена в башне Сен-Сильвера, и она завладела вместе с малютками голубятней; Антуанетта, старая няня, воспитавшая Мишеля и Колетту, чувствовала себя как бы бабушкой обоих детей последней и попросила позволения принять участие в затее.

— Кажется, что так более прилично, — заключила молодая девушка.

Мишель смотрел вокруг себя; все руанские китайские вазы были полны роз; на письменном столе овес и широкие полевые маргаритки высовывались в виде тонкого снопа из зеленой бронзовой вазы.

Сюзанна ответила на его взгляд.

— Это мы разорили сад… О! как красив этот ваш девственный лес.

Низетта ходила от букета к букету, указывая своему дяде все цветы, собранные ею самой. Жорж овладел толстой книгой и перелистывал ее подле окна.

— Вы не сердитесь, Мишель, что мы осквернили святилище?

— Напротив, я очень счастлив и очень вам благодарен.

Он вышел из комнаты на несколько мгновений, чтобы отдать приказания.

В буфетной, в компании Жакотты, Антуанетта пила чашку молока.

— Прелестную жену получите вы, Мишель! — сказала она. — Все ее любят.

Вместо всякого ответа Мишель улыбнулся. Он не вспоминал совсем о письмах, светская легкомысленность которых его часто раздражала; он забывал, что Ривайер был еще усеян замками и виллами, где маленькая собирательница свежих цветов смеялась и танцевала все лето; он помнил только, что у двери его дома встретило его веселое личико и что искусная женская рука разукрасила букетами его рабочий кабинет.

Когда он возвратился, Сюзанна рассматривала ковровые вышивки.

— Ваша голубятня прелестна! — сказала она.

— Однако немного скучна.

— Нет скучных жилищ, Мишель, есть скучные люди, и только.

Мишель взял на руки Низетту и повел Сюзанну из комнаты в комнату, благодушно рассказывая ей происхождение старой мебели, подробно вскрывая ее старинную красоту.

— Вы не страшились бы жить в этом старом жилище? — спросил он, забавляясь видом мисс Северн, такой молодой и такой современной, в амбразуре окна, где она уселась, играя прялкой.

— Три месяца в году? Нет, совсем нет. Это настоящий музей, которым я буду гордиться. И Кастельфлор так близок!

— Сюзи останется навсегда в Кастельфлоре, — заявила Низетта в сознании своего всемогущества.

Жорж, понимавший больше, презрительно улыбнулся.

— Глупая, — сказал он, — Тонти не захочет.

Обход башни Сен-Сильвера продолжался.

Внизу, в первом этаже, находилась обширная, круглая, еще не меблированная зала.

Мишель, смутно недовольный при намеке Сюзанны о близости Кастельфлора, сделал усилие и дружеским тоном сказал:

— Вы можете отделать эту залу по своему, если… захотите принимать.

— Я об этом думала, — ответила молодая девушка с большим спокойствием. — Но мне бы хотелось иметь старинную мебель, такого же стиля, как и остальная. Такую же мне хотелось также в мою комнату. Невозможно внести сюда безделушки! Достаточно, что я сама здесь помещаюсь! Великий Боже, какой анахронизм!

Это решение понравилось Мишелю и, когда они вернулись в кабинет, согласие было полное.

— А что если бы мы пообедали с вами! — предложила Сюзанна, когда стенные часы пробили шесть.

Послали нарочного в Кастельфлор и, как бы устраивая кукольный обед, молодая девушка уселась против Мишеля.

Дети смеялись и болтали в восторге от „праздника“, восхищались странными цветами на сервизе, кубками, заменявшими стаканы, и геральдическими животными, вытканными красными нитками на грубом суровом полотне скатерти.

Сюзанна говорила о Роберте и Колетте, о детях, о Кастельфлоре, об удовольствиях, которые она получила, о вновь приобретенных друзьях. ее глаза блестели, голос ее весело звенел.

— Вы очень любите свет? — спросил Мишель.

— Очень… хотя я его мало знаю.

— Потому что вы его мало знаете, — сказал он с ударением.

— Совсем нет, чем более я его узнаю, тем более я его люблю!

Мишель замолчал, и Жорж подхватил разговор:

— Ты знаешь, я езжу верхом! — объявил он совсем кстати.

Тогда Низетта быстро, задыхаясь и путаясь в словах, рассказала непостижимую историю о „младенце-лошади“, который был очень злой и с ел своего папу.

Взрыв смеха Сюзанны, такого молодого и искреннего, заразил Мишеля; но Жорж давил своим презрением девчурку, упрямо поддерживавшую достоверность истории. Ей это рассказал Поль Рео, и он даже знал „папу-лошадь“.