Сергей Минцлов - Гусарский монастырь

— Леньку ко мне! Все вещички ее к девкам в девичью оттащить!

В ответ все переглянулись.

— Барин, они в Рязань уехали… — растерянно проговорила Даша.

— Как? Когда?! — вскинулся Пентауров. — Зачем?!

— Ночью еще… Человек приезжал за ними…

— Не за ними, а за ней, черт вас всех побери! — закричал Пентауров. — Как смели отпустить?! С кем?!

Заикаясь от страха и поощренная парой пощечин, Даша вперебивку с лакеем рассказали, как произошло дело и что Леониду Николаевну увезли к покойнице.

— К покойнице? — изумился Пентауров. — Так вы уже знаете, что барыня умерла?

— Знаем-с! — ответил многолюдный хор. — Ночью еще от этого человека узнали!

Раздраженный и недоумевающий Степан Владимирович вошел в дом и направился прямо в комнату Людмилы Марковны. Первое, что там привлекло его внимание, была шкатулка, но она оказалась замкнутой. Ключа не было, и Пентауров потребовал топор; прогнав принесшего его лакея, он взломал шкатулку и высыпал все содержимое ее на туалет.

К пущему недоумению и раздражению его, этого содержимого оказалось немного: две тысячи рублей деньгами, несколько золотых браслетов и золотой брегет отца. Ни бриллиантов, ни кучи ожидавшихся им денег не было.

«Но ведь бриллианты были? Я их сам видел в детстве? Куда же они девались?» — размышлял Пенгауров, обшаривая туалетные ящики. Память подсказывала ему правду, но ни он и никто другой не знали тайны Людмилы Марковны: в последнюю свою поездку в Москву она продала свои драгоценности и деньги положила в пакет на имя Лени.

«Бриллианты ей незачем! — думала при этом практичная старуха. — Деньги нужней будут!»

Плохо бы пришлось в этот день дворовым от обманутого в самых радужных своих ожиданиях нового барина, если бы не вой моськи, вдруг огласивший весь дом. Степан Владимирович, находившийся в зале, выскочил на балкон и увидал сидевшего около опустевшего кресла Людмилы Марковны старого мопса; седая морда его со слезившимися большими глазами лежала на сиденье.

— Убрать! Сейчас же повесить! — заорал Пентауров неистовым голосом. — Всех перевешать!

Приказание было исполнено немедленно, тут же в саду перед балконом.

Степан Владимирович, стоя на верхней ступеньке, наблюдал за казнью и затем с удовлетворенным видом принялся разгуливать по балкону.

— Ах, паршивая старушенция! — промычал он надгробное слово своей бабушке.

Ранним утром того же дня в кухонное окошко домика Шилина осторожно постучала чья-то рука. Мавра выглянула и увидала стоявших во дворе Стратилата и Агафона.

— Спят? — шепотом спросил первый.

— Кто? Смарагд Захарович встамши…

— Барышня приехала?

— Приехала… Спит еще.

Стратилат кивнул головой с удовлетворенным видом, и оба друга хотели уже уходить, но на крыльце показался сам хозяин.

— А я к вам собрался идти! — произнес он, сходя к гостям. — Барышне про вас я ничего не сказал… — понизив голос, продолжал он. — Думаю, так дело обернулось, что помалкивать лучше! Пожар-то ведь, сами понимаете, не покойница сделала?

— И я так же мерекаю… — шепотом молвил Стратилат. — Свечку-то я впопыхах на книжки опрокинул… У ней и в руках не было ничего.

— Ну вот — от греха, стало быть, надо дальше. Это раз. А второе — и покойницу сделали мы же, стало, и этим хвастать нечего. Оно конечно, время уж ей помирать было, да она ей заместо матери, сказывают, была!

— Верно! Правильно! — согласились оба пришедшие.

— Я и надумал так: сказал, что вольную мне сам Владимир Дмитриевич поручил передать, а я и запамятовал, недосуг было съездить к ним. Тут и подковырнуться не подо что будет: вы оба свидетелями мне будете, что я еще в день смерти старого барина показывал вам эту вольную!

— Ум! — в полном восторге произнес Стратилат. — То есть истинный ты Смарагд многоцветный! Нос кверху держи! — обратился он к Агафону. — Мы не мы, и лошадь не наша! А то мы было с ним, признаться, как дом-то занялся, притрухнули…

— Пустое! — сказал Шилин. — Барышне я все же про вас сказал, что от вас узнал про пентауровское охальство, а то и ехать со мной не хотела!

— И расчудесно!

— В дом вас не зову: Леониду Николаевну не разбудить бы!

— Зачем? В дом невозможно! — Стратилат даже махнул рукой. — Ведь он как рыкнет, они со сна из окошка выбросятся!

Разговаривая, они подошли к калитке и, выйдя на улицу, увидали излет Белявки из театра.

— За что это он его так? — проговорил удивленный Стратилат, глядя вслед пронесшемуся во все лопатки актеру.

— Видно, расчет получил… — ответил Шилин. — Шебаршил он тут вчера, стребую, дескать, с него за свои пот и труды все до копеечки полностью, так, должно быть, и выдали!

Скоро проснулась и встала Леня.

Узнав об отъезде в Баграмово Пентаурова, она захотела непременно повидать Людмилу Марковну. Вместе с Леней пошел и Шилин в уцелевший после пожарища флигель, где в небольшой каморке лежало покрытое простыней тело Пентауровой.

Строгое лицо умершей было спокойно; Леня поцеловала ее руку и долго и горячо молилась около нее на коленях.

Простившись с покойницей, Леня повернулась, чтобы уйти и увидала стоявшего позади нее приказчика.

— Здравствуйте, Леонида Николаевна! — вполголоса произнес Маремьян. — А нам и не в примету было, как вы приехали! Да… Как сынок, скоропостижно скончались барыня… С нами, с телом поедете?

— Нет, я совсем от вас уехала!… — ответила Леня, утирая глаза платком.

— Как совсем?

— Так. Я не вернусь больше в Баграмово; сама по себе буду жить!

— Тэ-э-экс… — протянул озадаченный Маремьян.

Леня кивнула ему головой и вместе со своим спутником тихо удалилась из последнего земного пристанища Людмилы Марковны.

— Что за оказия? — проговорил себе под нос Маремьян. Про историю с Лениной вольной среди дворни ходили какие-то смутные толки, но верного он ничего не знал: Ванька, пойманный им однажды при подслушивании секретной беседы Маремьяна с каким-то купцом, был так отдубашен им, что возненавидел и боялся его ото всей души и от него сведений Маремьян никаких не получал.

Вернувшись домой, Леня написала записочку и попросила передать ее Светицкому: был четверг, и Леня боялась, что не подозревавший о происшествиях той ночи гусар отправится в Баграмово.

Шилин послал работника, и не больше как через полчаса Светицкий прискакал верхом в сопровождении Ильи.

С озабоченным лицом вбежал он в горенку, где, бывало, весело проводила время шилинская компания, и увидал шедшую к нему навстречу Леню. Светицкий осыпал ее руки поцелуями.

— Как все это неожиданно, ужасно!… — взволнованно заговорил он. — И смерть, и пожар! А ваша бумага?

— У меня.

Гусар перекрестился.

— Слава богу! — произнес он от глубины души. — Нашлась?