Луиза Аллен - Невеста авантюриста

Это едва ли было правдой, но столь откровенно предлагая завести порядочную компаньонку, он, казалось, старался предусмотреть весьма определенную опасность.

– Если мне понадобится женская помощь, я уверена, что смогу попросить совета у миссис Бишоп.

– Конечно, сможете, мисс Хаддон. Быть может, вы хотели бы вступить в дамский кружок шитья подушек для молитвы?

– Да, с удовольствием, но, боюсь, я не слишком хорошо умею шить. – Шить Лина умела великолепно, но в свое время она сшила слишком много подушек для молитв в приходе своего отца в Мартинсдене, чтобы иметь желание снова вернуться к этому занятию.

Тримбл поднес викарию его широкополую шляпу, перчатки и трость и проводил его до двери, так что Лина теперь осталась наедине с собой и задумалась о том, что, кажется, они приняли всех посетителей, которых ожидали.

– Разве не забавно, должно быть, проводить время в дамском кружке шитья подушечек для молитв? – Дверь кабинета отворилась, и перед Линой предстал Квин, стоявший облокотившись о дверной откос.

– Вы подслушивали у замочной скважины, – сурово сказала Лина, стараясь скрыть тот факт, что руки ее внезапно задрожали и она стала отчаянно заталкивать стебли и листья в вазу.

– Естественно. Вы только подумайте, сколько интересных сплетен вы могли бы собрать в таком клубе.

– За всю свою оставшуюся жизнь я надеюсь не сшить больше ни единой подушки для молитв, – пылко сказала она, о чем чуть было не пожалела, так как в его зеленых глазах появилось недоумение. – Моя тетушка очень набожна, – поторопилась объяснить она, скрестив пальцы, спрятанные в складках юбки, а затем смела в свою корзинку цветочные украшения и ленты со стола и снова занялась вазой.

– Нет необходимости так спешить, Селина. Я не собираюсь бросаться на вас прямо на полу в этом зале.

– Или где бы то ни было, милорд, так как у меня в руках опасное оружие, – смело возразила она, положив в корзинку перочинный нож.

– Значит, я все еще не прощен?

– Вы просите у меня прощения, милорд? Если вам действительно жаль, то я, безусловно, прощаю вас.

– Но мне совсем не жаль, – мягко сказал Квин. – Жаль лишь того, что для нас обоих этот опыт не принес даже удовлетворения.

– Если вы ничуть не раскаиваетесь, то даже не надейтесь на прощение.

«Я говорю как папа!» – подумала она.

– Я пристыжен, Селина. – В его зеленых глазах чувствовалась насмешка, а слова звучали неискренне. – Как ваши ушибы и синяки? И та часть, которой вы ударились особенно сильно?

– Мои синяки приобретают разную окраску, и пока как будто болит все тело, милорд. – Лина легким движением повесила корзинку на руку. – Прошу прощения, но мне нужно заняться вазами в столовой.

– Почему вы снова стали обращаться ко мне «милорд»? – спросил Квин. Он выпрямился и теперь стоял, опершись одной рукой о дверной откос, уверенно и неотрывно глядя на нее.

Лина надеялась, что румянец не выдаст в очередной раз ее переживаний.

– После вчерашнего дня мне сложно обращаться к вам как-либо иначе.

– Значит, ваш язык создает между нами барьер, выбирая более официальные выражения, – сказал он. – А как вы называете меня в своих мыслях, интересно было бы узнать? – Теперь она уже определенно горела румянцем, чего он никак не мог не заметить, и в уголках его глаз уже появились лукавые морщинки, и губы дрогнули в коварной и самодовольной улыбке. – Быть может, просто Квин?

Тут ей на помощь пришли уроки флирта. Лина опустила ресницы, взмахнула рукой и с притворной застенчивостью сказала:

– Ах, право, я не могу вам сказать… милорд.

Как она и надеялась, он подумал, будто она ответила несерьезно и посмеялась над ним. Его ухмылка постепенно превратилась в широкую улыбку, и он покачал головой, не отрывая глаз от Лины.

– Викарий считает, что вам следовало бы обзавестись компаньонкой. Он, очевидно, уверен, что этот дом – истинная обитель греха.

– Он пытался выяснить, нет ли у меня достойной помощницы, но я сказала, что есть миссис Бишоп, и этого вполне достаточно. – С этими словами она вошла в столовую и закрыла за собой дверь. Войдет ли он вслед за ней? Нет, она услышала стук шагов по гулкому мрамору, удалявшихся в сторону передней двери.

Лина остановилась и невидящим взглядом смотрела на пустую вазу, подготовленную для того, чтобы заполнить ее цветами. Она вдруг поняла, что встречи с Квином, нечаянные или нет, приносят ей огромное удовольствие. Ей нравилась его откровенность, его манера шутливо поддразнивать, всякое отсутствие фальши и лицемерия, даже несмотря на то, что она опасалась его и боялась собственной реакции на его небезопасное очарование. Квин, без сомнения, был первым взрослым мужчиной, кроме ее отца, к которому она осмелилась подойти так близко, к тому же он был привлекательным, мужественным и зрелым, умным, обаятельным и свободным от предрассудков и условностей. Если бы потребовалось отыскать физическое воплощение искушения, то им, пожалуй, и был бы Квин Эшли.

Селина начала заниматься цветами и украшением и невольно выпрямила еще ноющую от боли спину, словно это придавало ей решимости. Квин Эшли был бы серьезным соблазном, перед которым едва ли устояла бы и опытная светская дама, не говоря уже о ней.

Лине довольно успешно удавалось избегать нечаянных встреч и столкновений с Квином. Она появлялась за обедом и ужином, вела отвлеченные, повседневные беседы, категорически отказывалась обращать внимание на двусмысленные или колкие, насмешливые замечания, а прогулки предпринимала только тогда, когда была уверена, что Квин и Грегор заняты в библиотеке.

Длинные столы на массивных ножках были расставлены там, где мужчины раскладывали и сортировали бумаги и документы, принося их из разных уголков дома. Казалось довольно странным, что лорд Дрейкотт, порой столь веселый и озорной, мог быть так погружен в научную деятельность. Он должен проводить все свое время с лошадьми и ружьями, за картами и бренди, думала она с некоторым раздражением, так как его настоящее занятие противоречило ее весьма однозначному мнению о нем.

Уже через четыре дня после той встречи в бельведере жизнь в поместье Дрейкотт-Парк приобрела определенный порядок, столь размеренный и предсказуемый, что Лина почти начинала мечтать о настойчивых поцелуях Квина, пылких прикосновениях его губ, его сильных руках. Теперь же казалось, будто она действительно живет в обществе ученого джентльмена и его помощника.

Пятый день выпал на воскресенье. Лина надела свое платье, которое со дня ее приезда в Дрейкотт-Парк стало платьем для посещения церкви. Когда-то оно было белым, но Лина выкрасила его в светло-серый тон и, надевая, подвязывала под грудь ленту насыщенно-фиолетового цвета. С белыми манжетами и тонким белым кружевным воротничком оно выглядело строгим, но в то же время красивым, как ей казалось. Волосы были заплетены в косу и убраны высоко на затылок, как учила ее тетушка. Дополняли весь ее образ простые жемчужные серьги, золотое распятие, строгие черные лайковые ботильоны и шляпка, также украшенная фиолетовой лентой.