Уильям Локк - Демагог и лэди Файр

— Простите меня, что я заставила вас ждать, мистер Годдар, — сказала вошедшая сиделка. — Нужно было кое-что прибрать в комнате. Ведь вы будете тихо, очень тихо сидеть, не правда ли?

— А вы уверены, что ей это не повредит?

Сиделка улыбнулась его настойчивости.

— Только не разговаривайте с ней. Вот и все! — сказала она.

Годдар вошел на цыпочках в комнату больной. В дверях он столкнулся с Эмили, которая шепотом предупредила его, что необходимо сократить посещение, и что долго оставаться здесь нельзя. Он подошел к кровати. Лиззи лежала неподвижно, белая, как смерть. Она сильно похудела, черты лица заострились, кожа обтягивала резко выступавшие скулы. Бескровные губы ввалились, челюсти резко выдавались — она походила на мертвеца, и уже почти ничем не напоминала живую женщину. Годдар был потрясен. Он не только не мог узнать в лежавшем перед ним живом трупе ту девушку, которую он когда-то, как он думал, любил, но он не узнавал в ней и той женщины — его жены, которую он так ненавидел.

— Пришел, — проговорила она слабым голосом, протягивая исхудалую руку.

Он взял ее, и постарался улыбнуться, чтобы ее успокоить. Ее губы зашевелились.

— Ты не хочешь меня поцеловать?

Ее голос не изменился. Он смягчил то странное чувство отчуждения, с которым Годдар смотрел на это полуживое лицо. В ее словах послышалась знакомая ему капризная нотка. Он наклонился и поцеловал ее в щеку.

— Поправляйся скорее, Лиззи, — сказал он тихим голосом.

Она, по-видимому, удовольствовалась этим, полузакрыла глаза, и рука ее выскользнула на одеяло. Даниэль сел у постели перед маленьким столом, на котором стояли бутылка с лекарством, букет фиалок и лежала Библия. Даниэль подарил ее Лиззи в первый год их брака, когда она старалась устроить у себя красивую обстановку. Библия была в богатом переплете с медными углами и тяжелой металлической застежкой. Эмили недавно сказала ему, как настойчиво Лиззи просила положить Библию рядом с ней. — Как будто одно ее присутствие может отогнать от нее зло, — набожно прибавила Эмили.

Даниэль вспомнил, как он однажды уже сидел в этой же комнате, у ее постели. Это было давно… Лиззи тоже лежала тогда бледная и недвижная, но она была молода и свежа, а в глазах блестела радость, вызывавшая в нем такое же ответное чувство. У ее груди лежало крошечное беспомощное существо с черным пушком на головке. В этой же комнате ребенок умер три года спустя от дифтерита.

И другие воспоминания пришли к Даниэлю — воспоминания, навсегда связанные с этим местом: здесь он впервые узнал о проклятии ее жизни. Однажды вечером он нашел ее без сознания на кровати. Не подозревая ни о чем, он наклонился над ней, но в ту же минуту отшатнулся с отвращением — от нее пахло спиртом.

Годдар невольно поднял голову и посмотрел на Лиззи. Она лежала, устремив открытые глаза на потолок. Ему показалось, что в них можно прочесть весь ужас ее жизни. Он содрогнулся и невольно поблагодарил судьбу, что ребенок умер. Кто знает, может быть — и даже почти наверное, он тоже был отравлен проклятой наследственностью.

Чтобы стряхнуть все эти тяжелые воспоминания, Годдар встал, подошел к камину, раздул огонь. Затем снова вернулся на свое место. Охваченный угрызениями совести — ведь он пришел к ней, чтобы простить и забыть прошлое, а не вспоминать то худшее, что в нем было — он нежно погладил ее руку. Благодарная улыбка показалась на ее лице, и она снова закрыла глаза. Сердце Даниэля смягчилось.

Минуты текли медленно. Он начинал беспокоиться, с нетерпением ожидая прихода сиделки или Эмили, чтобы уйти отсюда. Тишина комнаты волновала его. Взгляд снова упал на Библию. Было что-то глубоко трогательное в ее желании иметь книгу подле себя.

Годдар не видел Библии уже несколько лет. Он взял ее, раскрыл застежку и взглянул на заглавный лист. «Моей дорогой жене». Он вздрогнул. В те далекие дни он старался обманывать себя мыслью, что любит ее. Мог ли бы он теперь написать такие слова? Он покачал головой, и образ той, другой, женщины, вечно преследующий его, встал между ним и этой надписью. Он развернул книгу. На том месте, где она открылась, было заложено какое-то письмо. Конверт был повернут задней стороной к нему. Он подумал, что это, по всей вероятности, одно из его писем к Лиззи, и был тронут, что она так бережно его хранила. Он взял конверт в руки, повернул его и вздрогнул от удивления. На конверте, почерком леди Файр, было написано его собственное имя.

Письмо было распечатано. Годдар видел его в первый раз и никогда не имел его в руках. Как оно попало к ней? Почему он не получил его своевременно в свои руки? Кто распечатал его? С сильно бьющимся сердцем, дрожащими руками вынул он письмо из конверта.

«Идите навстречу к победе, мой герой и вождь народа. И если вы меня любите, вернитесь ко мне за наградой — за тем, к чему стремится ваше сердце.

Несколько мгновений он смотрел на листок, ничего не понимая. Затем понемногу он понял все, и правда встала перед его внутренним взором. Он понял значение письма, и понял, почему оно не попало в его руки. Его голова кружилась. Она любила его. Она была бы его женой, если бы не помешала та другая женщина, — та самая, которая сейчас лежала здесь. Он встал спиной к жене и схватился за голову. Он хотел немедленно бежать из комнаты. Тлеющее чувство ненависти вдруг вспыхнуло в нем ярким пламенем. Он сделал несколько шагов к двери, но остановился и взглянул на Лиззи. Глаза их встретились. Ему стало ясно, что она следила за всеми его движениями с той минуты, как он открыл Библию. Безумная ярость затемнила его мозг, огненно-багровые круги поплыли перед глазами. Рассудок советовал ему бежать — он говорил ему, что страстная вспышка убьет ее. На ее помертвевшем исхудалом лице отразилось волнение и испуг, но его расстроенному воображению показалось, что она смеется над ним и торжествует. Самообладание покинуло его. Он бросился к кровати, занес руки над ее головой и, потрясая скомканным письмом, яростно и хрипло закричал…

Лиззи приподнялась на кровати и с ужасом смотрела на него. А затем, широко открыв рот, упала на подушку, мертвая.

Сколько времени он стоял над ней в оцепенении, он не знал. Придя в себя, он отер со лба крупные капли пота, сунул письмо в карман и выбежал из комнаты.

— Эмили! Сиделка! — закричал он. — Скорей! Скорей! Лиззи умерла. Идите к ней! Я побегу за доктором Карсоном.

Он пробежал мимо них, схватил шляпу в передней и выбежал на улицу.

Она умерла. Он свободен. Он убил ее. Он не замечал даже холодного дождя и пронизывающего ветра. Он убил ее ради Роданты. Роданта теперь принадлежит ему: он купил ее своим преступлением. Ему хотелось громко кричать, и он с трудом удерживался, кусая себе губы. Редкие прохожие с испугом оборачивались при виде его безумного лица и дикой шатающейся походки.