Элизабет Вернер - Влюбленная американка

— Конечно, как участник и будущий директор-распорядитель нашей фирмы, при выборе жены я обязан руководствоваться и материальными соображениями, но даю вам слово, что, если бы у мисс Форест оказалось состояние меньше предполагаемого мной, я тем не менее предпочел бы ее более богатой невесте.

— О, я охотно вам верю, Генри, — с улыбкой заметил Аткинс. — Вы порядком ею увлечены. Меня интересует только, сумеете ли вы растопить лед в сердце нашей прекрасной мисс? Пока она довольно-таки холодна с вами. Однако следует надеяться, что не всегда так будет. Во всяком случае, большое счастье, когда совпадают материальный расчет и влечение сердца, как у вас. Поэтому еще раз от всей души поздравляю.

Оставив мужчин в гостиной, Джен быстро прошла несколько комнат и очутилась в роскошной полутемной спальне отца. Ступая неслышными шагами по толстому ковру, она подошла к постели, на которой лежал мистер Форест. Достаточно было взглянуть на больного, чтобы сразу же стало ясно, откуда у мисс Джен такие строгие, волевые черты лица и вдумчивое, серьезное выражение глаз.

— Мне только что сообщили о приезде доктора, — сказала молодая девушка, — ты говорил с ним с глазу на глаз, а между тем я хотела присутствовать при его визите. Это твое распоряжение, папа?

— Да, дитя мое. Я хотел услышать от него откровенное мнение о своем положении, а твое присутствие его бы стеснило. Теперь я знаю, что мои дни сочтены — мне осталось жить очень недолго.

Джен опустилась на колени перед постелью отца и, прижав голову к подушкам, вся содрогнулась от беззвучных рыданий.

Больной скорбно смотрел на нее.

— Успокойся, Джен, — проговорил он, — это известие не должно было поразить тебя, точно так же, как и меня; ведь мы оба знали, что наступил мой конец, хотя, быть может, и надеялись на некоторую отсрочку. Во всяком случае, слезами горю не поможешь; не нужно отягчать ими неизбежность вечной разлуки.

— Я не буду! — тихо прошептала молодая девушка, поднимаясь с ковра, и взглянула на отца, уже вполне взяв себя в руки.

Больной улыбнулся горькой улыбкой: ему было бы приятнее, если бы дочь не так поспешно выполнила его просьбу.

— Я хочу поговорить с тобой, дитя мое, — продолжал мистер Форест, — а так как не знаю, смогу ли это сделать в другой раз, — одному Богу известно, долго ли я еще буду в сознании, — то лучше не откладывать разговор. Подойди поближе и выслушай меня!

Джен повиновалась. Она села на край постели и молча ждала, что скажет отец.

— Я могу спокойно тебя оставить, — начал больной, — так как знаю, что ты, несмотря на свою молодость, не нуждаешься ни в опоре, ни в опекунах. Во всех денежных делах положись на Аткинса. Его ироничный ум и презрительное отношение к людям никогда не внушали мне особой симпатии, но за время работы с ним, а это без малого двадцать лет, я убедился, что он — человек в высшей степени порядочный и искренне преданный нашей семье. Аткинс составил себе хорошее состояние и мог бы давно открыть собственное дело, но предпочел не оставлять меня. После моей смерти он будет вести дела так, как при мне, заботясь о твоей выгоде, пока ты не выйдешь замуж, что может произойти очень скоро.

— Папа, — спокойно прервала его дочь, — я должна тебе сообщить, что у меня только что был мистер Алисон. Он сделал мне предложение.

Больной выпрямился: его лицо выразило напряженное ожидание.

— Что же ты ответила? — спросил он.

— Я дала согласие!

— Вот как?! — воскликнул Форест, снова опустив голову на подушки, и замолчал.

Джен с удивлением наклонилась к нему.

— Ты, кажется, недоволен? — проговорила она. — Я была убеждена, что ты вполне одобришь этот брак.

— Ты знаешь, Джен, что я предоставляю тебе полную свободу в выборе мужа, — ответил больной, — и не хочу оказывать на тебя никакого давления. Это — твое будущее, которое принадлежит только тебе. Я убежден, что ты хорошо обдумала предложение Алисона, прежде чем дать свое согласие.

— Да, папа, я давно предвидела объяснение Генри и все решила заранее. Я испытываю полное доверие к мистеру Алисону; его семья считается одной из лучших в городе, сам Генри занимает блестящее положение, а в будущем он, безусловно, будет играть выдающуюся роль в коммерческом мире. Разве этого мало для счастливого брака?

— Если, по-твоему, этого достаточно, — тем лучше!

Джен удивленно взглянула на отца. Его тон показался ей странным. Чего же еще можно желать? Партия была во всех отношениях подходящей.

— Ты права, Джен, абсолютно права, — с горькой усмешкой заметил Форест. — Я просто невольно вспомнил свою помолвку с твоей матерью — она была совсем иной. Но ты права. Мистер Алисон обладает всеми качествами, которые ты ценишь в людях; я думаю, вы будете довольны друг другом.

— Надеюсь! — самоуверенно ответила Джен и сообщила отцу, какое условие она поставила своему жениху и на какой срок откладывает свадьбу.

— Вот это прекрасно! — воскликнул Форест. — Выдвинув это условие, ты, сама того не зная, пошла навстречу моим желаниям. Я хочу попросить тебя об одном: мне было бы очень приятно, если бы ты согласилась провести этот год до свадьбы у наших родственников в Германии.

Молодая девушка вскочила со своего места и, не скрывая своего недовольства и даже раздражения, спросила:

— Ты хочешь, чтобы я поехала в Германию?

— Ты не любишь Германию?

— Нет, не люблю, точно так же, как и ты, папа! — холодно ответила Джен. — Я не могу любить страну, которая отравила твою юность, наполнила горечью всю жизнь и, наконец, изгнала как преступника. Я никогда не могла простить матери, что она не хотела понять тебя и своей безумной тоской по родине сделала тебя глубоко несчастным человеком.

— Молчи, Джен! — резко остановил ее отец. — Есть вещи, которых ты не понимаешь и никогда не в состоянии будешь понять. Да, твоя мать не всегда со мной соглашалась; да, порой она заставляла меня страдать, но зато я знал с ней часы такого счастья, какое ты никогда не подаришь своему мужу. Впрочем, мистеру Алисону они и не понадобятся!

Джен промолчала. За время болезни отца она привыкла к его непонятной раздражительности и со снисходительностью, которую обычно проявляют по отношению к страдающим людям, покорно перенесла эту вспышку и снова села на край кровати.

— Прости меня, дитя мое! — после короткой паузы извиняющимся голосом проговорил Форест. — Я был не прав. Ты такая, какой мне и хотелось тебя видеть. Я воспитал тебя в определенном духе и не раскаиваюсь в этом. Ты лучше приспособлена для жизненной борьбы, чем твоя слабая нежная мать. Оставим этот разговор — я собирался говорить с тобой о другом. Известно ли тебе, что у тебя был брат?

Джен, с напряженным вниманием слушавшая отца, ответила: