Мэри Бэлоу - Мелодия души

По лицу его она поняла, что ему вспомнился сын, которого он не смог защитить. Он жестами показал ей, какое нежное и драгоценное существо ребенок.

– Д-а-а, – кивнула она.

– Спасибо. – Он взял обе ее руки и, поцеловал по очереди. – Ты простудишься в мокром платье, Эмми. Давай вернемся домой.

– Д-а-а, – сказала она, поднимаясь и скорчив гримасу при виде промокшего, облепившего ее платья. Она шла рядом с ним, радуясь, что он не предложил ей руку. Дойдя до газона, она улыбнулась ему, подхватила мокрый подол и помчалась одна к боковой двери.

Эмили позвонила служанке и показала ей жестом, что требуется горячая вода. Девушка вернулась с большим кувшином и сообщила, что его светлость желает ее видеть у себя в кабинете, как только она освободится.

У Эмили екнуло сердце. С Люком ей было страшнее всего встречаться лицом к лицу. Он никогда с ней не был ни резок, ни груб, никогда не наказывал ни ее, ни своих детей. Но Люку и не требовалось ни орать, ни принуждать, чтобы заставить домашних повиноваться. Достаточно было одного его присутствия. Еще сильнее действовал его взгляд.

В кабинет! Значит, разговор будет серьезным.

Она торопливо умылась, натянула чистое сухое платье на кринолин, заколола волосы и сделала несколько глубоких вдохов, чтобы собраться с духом.

Лакей распахнул перед ней дверь кабинета. Люк сидел за письменным столом и писал. Он не поднялся и даже не поднимал на нее глаз в течение целой минуты. Эмили молча стояла возле стола и смотрела на него. Она знала, что он делает это умышленно. Ее заставляли почувствовать себя провинившейся служанкой, которая ожидает наказания.

Наконец он отложил перо и взглянул на нее. Как она и предполагала, взгляд его был холоден как лед. Он долго молчал, так что ей пришлось усилием воли заставить себя не переминаться с ноги на ногу и не опускать глаза. Он даже не предложил ей сесть.

– Ну, Эмми, – наконец проговорил он, – ты сегодня очень расстроила и рассердила одного молодого человека.

Ты унизила его в глазах своей семьи и его семьи тоже. Так не годится. – Она судорожно глотнула воздух. – Ты очень расстроила всех родных, в том числе и Анну. А счастье Анны для меня превыше всего. Я не одобряю твоего поведения.

Она украдкой взглянула на его руки и увидела разбитые костяшки пальцев. На его лице не было ни синяков, ни кровоподтеков. Значит, это была не драка, а избиение!

Эшли не наносил ответных ударов! Ну так она тоже не станет защищаться.

– Я хотел бы задать один вопрос, – продолжал он. – Что именно произошло прошлой ночью? Я спрашиваю не из любопытства. Я должен знать, случилось ли это по взаимному согласию, Эмили. Или, может быть, тебя принуждали силой?

– Нет. О нет, – «сказала» она. Нельзя допустить, чтобы они думали такое об Эшли, Почему бы не спросить, не принуждали ли самого Эшли?

– Спасибо, – кивнул Люк. – Я верил в такую возможность, но был обязан спросить. Значит, Эмили, ты добровольно и весьма безрассудно отдала то, чего не следовало отдавать, и теперь предпочитаешь не позволить Эшли исправить положение. Это так? Может быть, ты не вполне понимаешь, а когда поймешь, то передумаешь? Может, нам пора готовиться к свадьбе где-нибудь через недельку?

Только в том случае, если она ждет ребенка. Но за неделю она об этом не узнает. Она покачала головой.

Люк облокотился на подлокотник кресла и сцепил пальцы.

– В таком случае ты частично вернула мое к тебе уважение, – к ее изумлению, проговорил Люк. – Требуется сильный характер, чтобы отказать мужчине, которого любишь больше жизни, потому лишь, что выйти за него замуж было бы не правильно.

Она была готова выдержать с каменным лицом упреки и обвинения, но, получив от Люка неожиданное одобрение, почувствовала, как на глаза навернулись слезы.

– Можешь идти. – Кивнув, он обмакнул перо и снова склонил голову над бумагой.

И все-таки, подумала она, выходя из кабинета и закрывая за собой дверь, она чувствует себя так, словно ее строго наказали. У нее дрожали колени, а ладони сделались липкими от пота. Но, как ни странно, ей стало спокойнее.

Эшли вскоре понял, что ему стало неуютно в Боудене со своей семьей. И это еще мягко сказано. Он вошел в малую гостиную, где пили чай его мать, дядя, чета Хорнсби, чета Сивериджей и леди Стерн, и был встречен ледяным молчанием. Он поднялся в детскую, где его сразу же окружили детишки и забросали вопросами относительно ссадин и синяков на его лице, но появившаяся Дорис дала понять, что его присутствие в детской нежелательно. Эшли улыбнулся детям, вызвал у них восторженные вопли рассказом о том, как он вступил в схватку со злым быком, который теперь выглядит гораздо хуже, чем он, потом помахал всем рукой и ушел.

Возвращаясь домой с Эмми, он решил остаться на некоторое время, чтобы помочь ей пережить ужасный скандал, разразившийся днем. Хорошо еще, что скандал ограничился рамками семьи. Он сомневался в том, что Пауэлл узнал всю правду – разве только Эмми выложила ему все начистоту. Он :останется, подумал Эшли, и будет ухаживать за ней, не торопя события. Со временем она поймет, что у нее нет иного выбора, кроме как выйти за него. Теперь никто, кроме него, не мог стать ее мужем.

Он останется и научит ее говорить. Разнообразия ради хоть раз в жизни сделает что-то полезное.

Он закрыл глаза и припомнил, с каким азартом работал в Ост-Индской компании и как был поначалу счастлив. Если бы Эмили научилась говорить, это дало бы ей большую свободу.

Если он останется, будет учить ее говорить и ухаживать за ней, это и ему пойдет на пользу. Все это отвлечет :его от прошлого, в котором уже ничего исправить или изменить нельзя. И возможно, он кое-чему научится у нее. А у нее есть чему поучиться.

Но вскоре после возвращения в дом он решил иначе.

Эмми не передумает. Она из тех, кто идет тем путем, который выбирает сам.

Она вызывала уважение своей целеустремленностью, хотя иногда хотелось душу вытряхнуть из этой упрямицы!

Он испытывал к Эмми самое нежное чувство, хотя это могло показаться странным: ведь он почти совсем забыл о ней, пока жил в Индии. Правда, теперь он уже не был в этом вполне уверен, потому что его всегда что-то непреодолимо тянуло домой, в Боуден. Как бы то ни было, но нежность к Эмми стала сегодня основной проблемой. По правде говоря, ему не хотелось жениться на ней. И когда она заупрямилась и отказала ему, он был озадачен, но испытал облегчение.

Эшли неприятно было думать об Эмми как о женщине или любовнице. Он представил ее теплое, нежное тело под своим. Вспомнил, с каким нетерпением сокрушал девственный барьер, подстегиваемый неодолимой потребностью перелиться в нее. И почувствовал.., нет, не отвращение, а досаду.