Мэри Бэлоу - Жена на время

Дождь постепенно усиливался и, наконец, полил как из ведра. Дорога превратилась в море бурой грязи, из окна экипажа было видно не больше, чем на несколько метров. Экипаж медленно двигался вперед, иногда его опасно заносило. Минут через пятнадцать кучер свернул на булыжный двор придорожной гостиницы. Как поняла Чарити по выражению лица маркиза Стаунтона, заведение было отнюдь не того сорта, в каких привык останавливаться будущий герцог.

Ей. вспомнились слова лорда Роулинга о браках, заключенных в дождливый день. Если он прав, то их брак должен стать самым благословенным за всю историю человечества, грустно улыбнулась Чарити.

Маркиз и маркиза Стаунтон подождали, пока лакей открыл для них дверцу экипажа и опустил ступеньки. Под большим черным зонтом, который держал над ее головой маркиз, Чарити поспешила в темную комнату с низким потолком, которая в гостинице служила пивным баром. Она стояла, отряхивая капли дождя с подола платья и пальто, пока маркиз Стаунтон беседовал с хозяином, человеком необъятных размеров. Тот, казалось, был больше раздосадован, нежели обрадован тем, что дождь загнал в его гостиницу нежданных гостей.

– Идемте, – наконец сказал ее муж, указывая на деревянную лестницу, по которой уже поднимался хозяин гостиницы. – Кажется, плохая погода сделала эту гостиницу очень популярной. Нам повезло, мы приехали вовремя, одна комната еще свободна.

Комната была не слишком большая. От середины ее скошенный потолок уступами спускался вниз. Единственное крошечное оконце выходило во внутренний двор. В комнате стоял умывальник, маленький стол и кресло. Другой мебели не было, потому что все остальное пространство занимала огромная кровать.

– Можете оставить нас. – Маркиз кивнул хозяину, который молча покинул их. – Ну, сударыня, вот это должно будет заменить нам комнаты, которые я заказал для нас в почтовой гостинице в двадцати милях отсюда. Нам придется ужинать в общем зале, и остается только надеяться, что еда будет сносной.

Кровать похожа на живое существо, чье молчаливое присутствие бросается в глаза и раздражает, отметила про себя Чарити.

– Уверена, так и будет, сэр, – сказала она, бросая шляпку и перчатки на кровать непринужденным, как ей хотелось надеяться, жестом.

– Вы, наверное, захотите привести себя в порядок и, может быть, отдохнуть немного до ужина, – предположил маркиз. – Я оставлю вас, сударыня, и буду иметь честь вернуться за вами, чтобы сопровождать в обеденный зал.

Чарити попыталась представить себе, куда маркиз может пойти в этой жалкой гостинице.

Наверное, в бар, чтобы выпить скверного эля. Вряд ли он придется ему по вкусу. Но сейчас это мало ее заботило. Она испытывала чувство огромного облегчения, оставшись одна, – пусть и в этой ужасной комнате. Никогда прежде Чарити не воспринимала кровать как одушевленное существо. Кровать всегда была для нее лишь мебелью, на которой спят. Однако раньше она никогда не была в спальне с мужчиной. Кроме отца или братьев. Не говоря уж о том, чтобы провести ночь в одной спальне и в одной постели с джентльменом.

«Но я – жена этого джентльмена», – напомнила себе Чарити, лежа на постели, чистой, но очень жесткой и довольно неровной. Она сняла обувь и вытащила заколки из волос.

Филип, наверное, думал о ней сегодня. Воображал себе, как она знакомится с мистером и миссис Эрхарт, их тремя детьми. Наверняка он желал, чтобы они были добры к ней, а дети не слишком действовали на нервы во время поездки. Он смотрел в окно на дождь и волновался за нее. Брат с нетерпением будет ждать ее первое письмо.

«Что бы сказал Филип, – гадала Чарити, – если бы узнал о моем замужестве? О том, что теперь я – Чарити Эрхарт, маркиза Стаунтон, а в один прекрасный день стану герцогиней Уитингсби? Что в течение ближайших недель мне предстоит играть роль пешки в глупой ссоре между маркизом и герцогом, его отцом? Что после этого я стану состоятельной леди с годовым доходом в шесть тысяч, и к тому же обладательницей дома со слугами и собственного экипажа?»

Отец никогда не имел собственного экипажа. Единственной служанкой у них была Полли, которая оставалась с ними все последние десять лет, потому что считала себя членом семьи, да ей и некуда было больше идти.

«О, Фил, – думала Чарити, закрывая глаза. – У тебя будет возможность жить в собственном доме, пожениться с Агнес, завести детей. Жить без груза долгов, оставшихся после отца, без необходимости содержать всех нас. Ты сможешь жить, как подобает сельскому джентльмену».

Ей вспомнились дом и дети. Как Пенни там справляется одна? Ей только двадцать лет, она хорошенькая, добрая девушка. Наверное, мечтает о поклоннике и о замужестве. Здоровы ли дети? Не голодают ли? Есть ли у них приличная одежда? Скучают ли они по ней так же, как она по ним?

«Скоро, – мысленно пообещала себе Чарити, – я снова буду с вами. Все будет так, как мы мечтали, когда еще был жив отец и мы не знали о своей нищете. Никогда больше мы не будем бедными, беззащитными – и никогда больше не разлучимся».

Да, она поступила правильно. Как она могла отказаться от такого совершенно неожиданного и заманчивого предложения? Это было как дар небес. А как же? Она гнала от себя мысль о том, что это предложение может оказаться вовсе не даром небес. Особенно если учесть демоническую внешность и непроницаемые глаза маркиза Стаунтона.

Конечно, она поступила правильно. Поздно сожалеть, сделанного не вернешь.

Да, она поступила совершенно правильно.

К полуночи дождь прекратился. Маркиз Стаунтон стоял в дверях гостиничного бара, опершись плечом о косяк двери, и глядел на вымощенный булыжником двор. Ему было холодно. Конечно, теперь уже слишком поздно двигаться в путь, да и дорогу развезло.

Он был последним из посетителей бара и постояльцев гостиницы, который еще не отправился на покой. За его спиной хозяин намеренно шумно наводил порядок. Он ясно давал понять, что постояльцу пора отправиться в постель.

– Завтра утром будет солнце, милорд, – сказал хозяин.

– М-да, – согласился маркиз.

В Инфилд– Парк они приедут в солнечную погоду. Как чудесно! Губы его сжались в тонкую линию. Нужно было проигнорировать приглашение отца, с запоздалым сожалением подумал Энтони Эрхарт. Ему не нужно было отвечать на него. Было бы лучше написать коротко и учтиво в том смысле, что он слишком занят делами и не сможет воспользоваться любезным приглашением его милости. Какое ему дело до болезни герцога? Разве отец думал о нем, когда он сломал себе ногу и едва не сломал шею шесть лет назад, когда мчался в двухколесном экипаже в Брайтон? Нисколько.

Восемь лет назад все связи между ним и отцом были прерваны. Даже в финансовом отношении ничто не связывало его с Уитингсби. Он был совершенно независим материально и мог не обращать внимания на письмо отца. Его удивляло, почему же он все-таки чувствовал себя некоторым образом обязанным принять приглашение. Прошлое все еще держало его, оно еще не было похоронено окончательно.