Диана Хэвиланд - Наперекор стихии

— Ну, а что же вы написали? — спрашивала меж тем Мириам. Когда Селена замялась, она сказала: — У нас достаточно корреспонденток, пишущих сентиментальные стишки и о премудростях домашнего хозяйства.

Селена почувствовала сталь в ее мягкой, убаюкивающей манере разговора. Может быть, Мириам и увлечена Крейгом, но она не позволяет страсти влиять на деловые соображения.

— Никогда не писала стихов, ни сентиментальных, ни каких-либо других, — отчетливо сказала Селена. — И как вести домашнее хозяйство, тоже совсем не знаю. Но я знаю все о последней моде в «Доме Ворта». — И она рассказала Мириам Сквайер о своем образовании, свободном знании французского и английского языков.

— Я могла бы дать вам попробовать, — выслушав ее, проговорила Мириам. — Но журналистика — дело серьезное. Говоря откровенно, я порекомендовала бы вам остаться на прежнем месте.

Селена колебалась, прикидывая, чего ждать от этой женщины, но затем дала волю азартной черточке собственной натуры и решила рискнуть.

— Я не могу больше демонстрировать модели, — сказала она. — Я жду ребенка.

Некоторое время Мириам в молчании смотрела на нее. Хотя Селена не опустила глаз, ее пальцы судорожно стиснули ручку веера из слоновой кости.

— В вашем положении виноват Крейг? — спросила наконец Мириам.

— Вовсе нет. И я не считаю, что моя личная жизнь имеет какое-либо отношение к работе.

В обычных обстоятельствах она никогда не стала бы говорить так, только натянутые нервы могли объяснить подобные высказывания.

Но, к ее удивлению, у Мириам это вызвало смех.

— Да вы с характером. Это, наверное, из-за ваших огненных волос. Но накидываться на меня не надо. Если, конечно, вы хотите со мной работать.

— Так вы дадите мне шанс, да?

— Хорошо, я посмотрю некоторые образчики вашего труда. Принесите их через два-три дня: я не задержусь в Париже.

Селена почувствовала слабость и облегчение.

— Непременно. И простите меня за резкость. Это все потому, что моя личная жизнь не имеет ничего общего с…

— Мужчина может разделить свою личную жизнь и дела, — прервала ее Мириам. — Ну и некоторые женщины тоже. — Она пристально посмотрела на Селену. — Скажите, вы не вдова? Эта ужасная война сделала вдовами так много молодых женщин.

— Я никогда не была замужем, — тихо сказала Селена. — Но отец моего ребенка сражается на войне. На стороне конфедератов.

Мириам тепло улыбнулась.

— Я сама родилась и выросла в Нью-Орлеане, — сообщила она.

Наконец Селена поняла, почему выговор Мириам звучал как-то очень знакомо. Брайн говорил так же протяжно и лениво. На мгновение она почувствовала легкий укол желания и сладкую горечь боли.

— За все прошедшие часы, — прошептала она. — За все мили, разлучающие…

— Не присоединиться ли нам к остальным? — предложила Мириам.

Селена с нахмуренным лицом пошла за ней следом. Брайн покинул ее, но она носит его ребенка и предпримет все необходимое, чтобы сделать его будущее надежным.

Был конец октября…

Возвращаясь вечером домой, Селена почувствовала в воздухе морозную сырость, обещавшую скорый снег. Поднимаясь по ступенькам к своей квартирке, она понимала, что погода не имеет для нее значения, поскольку не собиралась выходить — ни сегодня, ни в последующие несколько дней.

Уходя из «Дома Ворта», она почувствовала тупую, ноющую боль внизу живота. В карете начались первые резкие схватки. А теперь, едва она добралась до лестничной площадки третьего этажа, боль окончательно пронзила ее. Одной рукой она стиснула ридикюль, в котором лежали заметки о последних модах Парижа, а другой судорожно схватилась за перила.

Боль утихла… Селена, стараясь дышать поглубже, одолела последний пролет. Из квартиры Крейга доносился гул мужских голосов. Женщина услышала: Максимилиан, Шарлотта, Бенито Хуарес, Веракрус, Чапультапек… Они обсуждали попытки Луи Наполеона убедить эрцгерцога Австрии, Максимилиана, занять мексиканский престол.

Чувствуя себя страшно одинокой, Селена хотела постучаться к Крейгу, но жестко напомнила себе, что ей еще нужно успеть доработать свои заметки для «Лейдиз газетт», а акушерка, мадам Турнель, говорила ей, что первые роды могут тянуться часами.

Войдя в квартиру, она зажгла керосиновую лампу и, сняв тяжелое одеяние, помогавшее ей в последние месяцы скрывать полноту, принялась за работу. Она почти уже закончила писать, когда новый приступ боли пронзил ее. Селена закусила нижнюю губу. Ручка выпала из рук. За окнами кружились первые снежинки.

Друзья Крейга уходили, и она слышала, как они топали по лестнице, все еще обсуждая положение в Мексике. Когда боль отпустила, ей удалось добраться до двери, и она позвала Крейга.

— А, Селена, — сказал он, входя. — Похоже, ночка будет холодной. Я растоплю тебе печку.

Увидев ее лицо, он подошел и обнял ее.

— Пожалуйста, пошли за акушеркой, ее адрес записан здесь, на столе, — мадам Турнель…

Он повиновался с неохотой.

— Что это за бумаги?

— Мои заметки… демонстрация мод мистера Ворта… будь осторожен, не опрокинь чернила.

— Ты хочешь сказать, что работаешь над обзором мод? В твоем-то положении?

Не дожидаясь ответа, он сунул бумажку с адресом акушерки в карман и довел Селену до спальни.

— Ложись в постель, — приказал он. — Здесь довольно холодно. Может быть, лучше растопить печку, пока я не ушел?

Она вскрикнула, почувствовав судороги, потом ощутила поток горячей жидкости, хлынувшей по ногам.

— Сейчас же, — простонала она. — Иди сейчас же!

Когда он ушел, ей удалось освободиться от одежды и вытереться, а потом надеть просторную фланелевую ночную рубашку. Она забралась под одеяло и, дрожа, скорчилась под ним.

Если бы только мадам Турнель поторопилась, — думала она. Но Крейг возвратился и сказал, что акушерку вызвали к другой роженице.

— Послать за доктором? — спросил он.

— Конечно, нет, — решила Селена, стараясь говорить уверенно. — Ребенок, может быть, и до утра не родится.

— Ради Бога, — взмолился Крейг, и его лицо напряглось в беспокойстве, — что-нибудь можно сделать?

— Подбрось немного угля в печку, — сказала Селена.

Он повиновался и затем вернулся к ней уже без пиджака. Он тяжело дышал, и, как она подозревала, не оттого, что возился с углем.

— А твоя подруга, Дейзи, ты не хочешь, чтобы я за ней послал?

— Нет. Сегодня вечером она идет в театр. Ты мог бы послать ей записку завтра, после того, как… О Боже!

Новый приступ боли сотряс ее. Она вытянулась, и Крейг взял ее за руки. Их пальцы сплелись. Но сжимая руки Крейга, она видела лицо Брайна.

Она стиснула зубы, боясь произнести его имя.

Брайн, который, может быть, в это время стоял на капитанском мостике «Ариадны», под звездным тропическим небом, наблюдая за озарявшим море заревом, когда корабль северян пылал в огне. Или же он томился в оковах на борту какого-нибудь военного корабля федералов?