Эллен Джоунс - Роковая корона

— Меня удивляет, что ты до сих пор не вступил в святой орден. Какая потеря для проповедников!

Они подошли к шатру. Перед входом Стефан задержался, вспомнив ощущение опасности, охватившее его при пробуждении. Он так и не понял, откуда взялось это чувство. Странно, но сейчас впервые, насколько Стефан мог припомнить, чутье подвело его.

Мод мчалась по траве, подхватив туфли, чулки и плащ. Все еще пылая от неожиданного столкновения в камышах, она с разбегу налетела прямо на Олдит, ожидавшую ее у входа в шатер.

— Где ты была? Клянусь Распятием… без туфель, все лицо горит! Если ты подхватила лихорадку… — Олдит озабоченно потрогала лоб Мод.

— Все прекрасно. Не бранись. — Мод до того запыхалась, что на нее было смешно глядеть.

Олдит, похожая на нахохлившегося зобастого голубя в своем круглом белом платке с отверстием для лица, покрывающем грудь и плечи, и измятом сером платье и тунике, придерживала открытую дверь, и Мод, быстро оглянувшись на берег реки, вошла внутрь. Не ожидая увидеть перед собой такой кавардак, она испуганно взглянула на пуховую перину, валяющуюся на полу, одеяла и полотняные простыни, вываленные из дубового сундука, скамеечки, маленький столик, серебряные тазы, кувшины и шкатулки из слоновой кости, в беспорядке разбросанные повсюду. Две немки-служанки, Труда и Гизела, поспешно вытряхивали платья и туники и вешали их на деревянные крючья, прикрепленные к стенкам шатра. Посередине на полу стояла большая деревянная лохань, наполовину заполненная водой.

— Я не понимаю, почему мы не смогли въехать в Руан, как собирались, — проворчала Мод. — Это… болото кажется мне не весьма приглядным для встречи с отцом. «А также не сулит ничего хорошего для меня при его дворе», — подумала она.

Когда Мод сняла тунику, платье и сорочку и шагнула в лохань с водой, она опять вспомнила мужчину, возникшего в камышах подобно мифическому божеству. Мод не удивилась бы, увидев танцующих вокруг него нимф и сатиров. Но она сразу же узнала своего кузена, Стефана из Блуа, которого не видела четырнадцать лет. Эти незабываемые золотые искорки в глубине зеленых глаз напомнили ей тот день, когда она покидала Виндзор. По странной иронии судьбы кузен оказался первым, с кем Мод столкнулась в день возвращения.

— У короля есть свои причины, чтобы встретиться с тобой именно здесь, — заметила Олдит, прерывая ее задумчивость. — Если ты хочешь с ним ладить, лучше всего не спрашивать, почему он так поступает.

Она принялась тереть тело Мод мокрой тряпкой и втирать масло, благоухающее розовыми лепестками, в гладкую кожу ее тонкой шеи, округлые плечи, изящную талию и длинные стройные ноги. От прикосновений искусных пальцев Олдит исчезали раздражительность и усталость после долгого путешествия.

— Ну, нет, я намерена спрашивать обо всем. В конце концов, я больше не ребенок. Король не может делать со мной все, что ему вздумается, — сказала Мод, вылезая из лохани, в то время как Олдит заворачивала ее в большое толстое полотенце.

— Ты сейчас принадлежишь отцу так же, как принадлежала в девять лет, не заблуждайся насчет этого, — Олдит понизила голос. — Я уже говорила тебе, что сейчас ты нужна королю Генриху точно так же, как была нужна тогда, когда он выдал тебя замуж за императора, как была нужна, чтобы облегчить путь к трону, твоя мать-саксонка, упокой Господь ее душу. — Олдит вздохнула. — Я всегда говорила, что твой покойный супруг испортил тебя, оберегая от трудностей этой жизни. Ну, ничего, ты всему научишься.

За время долгого путешествия через всю Европу Мод много раз слышала эти поучающие речи и знала, что няньку остановить невозможно.

— Попомни мои слова, — продолжала Олдит, — готовится еще один выгодный брак, еще один новый союз. Для этого и предназначены подходящие вдовы.

— Но не эта вдова. — Мод протянула руку к белой шелковой ленте, лежавшей на скамеечке. Несмотря на дерзкие слова Олдит, Мод не могла оставить без внимания ее предостережения. Для чего же еще король Генрих привез ее обратно, как не для того, чтобы снова использовать в своих целях?

— Только не ленту! — прошипела Олдит. — Епископ Майнца объявил подобную суетность мерзостью, отвратительными кознями дьявола!

Служанки переглянулись, и глаза у них округлились, как у перепуганных овец.

— Что за чепуха! — Мод подняла руки, и Олдит неохотно обвила белую шелковую повязку вокруг ее полной груди.

Затянутая лентой, Мод чувствовала себя более удобно: ее стесняли пышные формы, подчеркивавшие ее женственность. Голова Мод проскользнула в вырез сорочки, которую надевала на нее Труда, а Гизела достала черное траурное платье и тунику.

— Нет, — сказала Мод, подчиняясь внезапному порыву. — Я больше не буду это носить.

— Но ведь ты же в трауре! — воскликнула пораженная Олдит. — Ты должна одеваться в черное целый год. Таков обычай!

— Покажи мне другие туники и платья, — сказала Мод Труде, не обращая внимания на Олдит.

— Пресвятая Дева, что на тебя нашло? — заломила руки Олдит. — Что скажут люди?

— Пусть говорят, что им хочется, — ответила Мод.

По правде говоря, она не понимала, почему вдруг так заупрямилась, желая пренебречь обычаем. Наверняка это вызовет переполох, даже нанесет оскорбление. Но, по крайней мере, она не будет чувствовать себя несчастной вдовой, шахматной пешкой, которая движется по прихоти отца.

Наконец Мод выбрала платье цвета слоновой кости и льняную тунику с длинными висящими рукавами, опоясанную широким золотым поясом. Она села на скамейку, и служанки принялись натирать пемзой ее светло-каштановые волосы, чтобы придать им больший блеск.

— Упрямая. Своенравная. Ничего хорошего из этого не выйдет, — бормотала Олдит, надевая на ноги Мод позолоченные кожаные туфли.

Снаружи шатра послышался шум. Раздался торжественный голос:

— Генрих, король Англии и герцог Нормандский, ожидает прибытия своей дочери, принцессы Мод. Паланкин готов.

Женщины испуганно переглянулись, забыв о разногласиях. В воздухе повисло напряжение. Дрожащими пальцами Труда заплетала длинные волосы Мод и укладывала их в кольца по бокам головы, а Гизела набрасывала на ее плечи пурпурную мантию, на которой были вышиты золотые орлы и виноградные листья. Наконец Олдит подала Мод серебряное зеркало.

На нее смотрело лицо цвета слоновой кости с огромными светло-серыми глазами, окаймленными густыми черными ресницами. Прежний румянец исчез. Такого не должно быть.

— Выдави мне сок из граната, — велела Мод.

— Боже милостивый, ты не должна красить лицо, это грех! — запричитала Олдит.

— Я не хочу выглядеть как труп при встрече с отцом. Никто не узнает, что это краска.

— Легкая бледность к лицу опечаленной женщине, — продолжала Олдит. — Что скажут люди?