Эмине Хелваджи - Наследница Роксоланы

Путешествовать с таким приметным зверем рискованно, когда бежишь от погони, когда тебя ищут так пристрастно, как будут искать их с Айше. Но никто не знает, кто такая Ёзге. Никто не знает, что Джанбал не дома. Никто не свяжет ниточки, не протянет их к узелку. Искать будут двух девушек-беглянок.

А в лодке кто? Джанбал скинула покрывало, принялась одеваться в мужское. Сейчас подрежет волосы до плеч, и будет в лодке Бек, сын торговца шелком из Амасьи, который вместе со своей юной женой Дениз сбежал от гнева родителей, ибо они были против такого раннего брака и вдобавок между собой враждовали на протяжении многих поколений. Но сильнее любых препятствий любовь молодых. Нашелся мулла, который их поженил, теперь надо попутешествовать несколько месяцев, чтобы родительские головы поостыли, а там, глядишь, у любви и плод появится, смягчатся сердца и можно будет вернуться. Все оставил позади юный влюбленный Бек, не смог расстаться только со своим охотничьим каракалом, подаренным ему еще котенком…

Джанбал вздохнула. В дастанах, намэ и рубаи такие рассказы всегда принимают на веру, а вот как получится в жизни – поди угадай. Вообще-то, лучше всего телегу купить, чтобы Пардино-Бей мог там спокойно ехать, прикрытый рогожей, не то найдутся такие, кто сочтет этого «каракала» уж слишком необычным.

А вот молодая жена необычной никому не покажется, да и не увидит никто ее лица, оно будет скрыто под паранджой… Иногда, чтобы сбить с толку тех, кто их будет искать, можно обеим переодеваться в мужское, путешествовать как двое братьев. Или в женское… Много всего нужно сделать и спланировать, чтобы выжить и где-нибудь осесть, основаться, пока Айше не перестанут искать.

Но сейчас первое из этих «нужно» – уход из-под моста, пока еще осталось несколько часов ночной темноты. Октябрьское солнце спит по утрам долго, просыпается поздно, медленно, словно нехотя выползает из-за горизонта.

– Вниз по течению будем грести до рассвета, – сказала Джанбал, поднимаясь и доставая узел с одеждой для Айше. – А к утру спрячемся где-нибудь в глухом месте. Искать будут. По реке ночью безопаснее. Если днем спать, а ночью идти на лодке, далеко можно добраться. Припасов много. Я думаю, в Синопе можно осесть на время. Город большой, морской, торговый. Денег у нас будет много. Что молчишь?

– Нет… – тихо ответила Айше. Она так и сидела – голая, в одной накидке, скрестив ноги. Кажется, почти не слышала подругу, глубоко погрузившись в свои мысли. Кинжал сжимала обеими руками.

– Что «нет»?

– Не нужно мне в Синоп. Не нужно мне денег. Одного хочу – исполнить клятву!

– Айше… – начала было Джанбал.

– Не отговаривай, – покачала головой та. – Не отступлюсь. Пусто все во мне, выжжено, засыпано пеплом прошлой жизни, и через него одна тропа видна. Путь мести.

– Сулейман лагерем стоит под Алеппо. – Джанбал поняла, что не отговорить подругу, не укрыть в тихой жизни, не спасти от опасности в уютном маленьком домике на берегу. – С ним оба сына от роксоланки: и Баязид, и Селим.

– Значит, и нам туда надо, – кивнула Айше.

Пардино-Бей потянулся, коротко рыкнул. Его глаза блеснули в темноте ярким безжалостным янтарем, как рукоять того самого кинжала.

Айше никогда ранее не ночевала под открытым небом, никогда не видела, как небо, склоняясь над землей, подмигивает ей звездами, не слыхала, как шелестит осот и лениво плюхается, ударяясь о поверхность реки, играющая рыба.

Все это теперь обрушилось на нее немыслимым разноцветьем пахучих трав, горьковатым дымом костра, на котором Джанбал варила немудреную похлебку, шепотом волн, набегающих на берег и рассказывающих что-то свое, вечное и вместе с тем постоянно изменчивое. Айше иногда казалось, что она задыхается от обилия впечатлений, красок, звуков, которых раньше в ее жизни просто не существовало. Ночью она засыпала мгновенно, но словно и не спала – продолжалось путешествие по реке, волны ласковой реки Ешиль-Ирмак качали лодку, медленно проплывали мимо берега… Утром же, просыпаясь, Айше порой не понимала, где сон и где явь, так причудливо переплетались между собой видения и реальность.

Во дворце было куда спокойнее и удобнее, во дворце все делали служанки, а здесь приходилось многое делать своими руками. Айше освоила немудреное ремесло прачки, научилась ловить, чистить и потрошить рыбу (Джанбал сразу дала понять, что готовить одна не собирается), начала разбираться в съедобных травах… Да, во дворце жизнь текла лениво и сонно, а здесь и сейчас каждый миг был наполнен событиями, напоен соком жизни, отравлен ядом маленьких искушений – и Айше начала понемногу думать, что во дворце она и не жила толком. Так, подремывала, ожидая, когда же, словно в древней франкской сказке, явится прекрасный принц и разбудит ее поцелуем. Только вместо принца к дочери шахзаде Мустафы явились палачи.

Ну, должны были явиться. Опоздали самую малость.

Жалела ли Айше о прежней жизни? Иногда, когда особо ныли натруженные, изрезанные пальцы, когда уже не сгибалась спина, а рыбы не было начищено и на половину котелка. Да еще очень, до крика, до боли хотелось, чтобы отец остался жив, даже если от этого и не случилось бы великого чуда – путешествия по реке Ешиль-Ирмак.

Ну и пусть, пускай приключения, достойные уст самой Шахразады, случились бы не с ней, а с другой девушкой. Лишь бы отец снова улыбнулся…

Этого хотелось очень сильно. Но раз уж этого не случится больше никогда – то Айше наслаждалась большей частью путешествия, жадно проживала каждый миг, пускай даже он и не удержится толком в памяти, сменившись другим, столь же прекрасным или нелегким.

Некоторые эпизоды, впрочем, застревали в голове надолго.

Эти трое мужчин вынырнули из камышей почти без шороха. Дело было под вечер, когда Айше и Джанбал уже готовились отойти ко сну. В тот день Бал испекла рыбу на углях, дополнив ее лепешками из муки, выменянной в небольшой – на двенадцать дворов – деревушке. Были ли парни оттуда – лишь Аллах ведает, но местность они явно знали и к девушкам подошли неторопливо, уверенным шагом людей, которые находятся здесь по праву.

Айше ахнула, схватила платок, торопливо закуталась в него. Бал, как и положено защитнику-мужчине, роль которого она исполняла и в деревне, и сейчас, вскочила на ноги, встала между незнакомцами и Айше. Пардино вздыбил шерсть, еле слышно зашипел; Джанбал, не глядя, завела руку за спину, потрепала его по холке.

Поздоровались незнакомцы, впрочем, вежливо, хотя Айше и не понравился масляный блеск в глазах самого молодого парня. Она постаралась встать так, чтобы между ней и этим неприятным мужчиной оказался встревоженный, ощетинившийся Пардино.

– Ай, какой кот славный! – начал разговор старший из незнакомцев. На вид Айше дала бы ему лет двадцать пять – двадцать семь. Чернобородый и темноглазый, парень мог бы показаться красавцем, если б не чересчур длинный, вислый нос и десяток оспин, испятнавших правую щеку. А так… вот бывают на свете подобные люди: на первый взгляд лицо у них в порядке, но тут чуток перекошено, там скулы не совсем резко выступают, здесь нижняя губа слишком полная – и все, вид у человека такой, словно над ним долго измывался шайтан, стремясь как можно сильней изуродовать творение Аллаха. Или Айше перепугалась слишком, вот и видит в незнакомце чуть ли не уродливого горного гуля?