Эмине Хелваджи - Наследница Роксоланы

Мустафа истово верил в это – а что еще ему оставалось?

Ну а Хюррем… что ж, Хюррем есть Хюррем. Эта женщина и впрямь способна на многое.

Последний взгляд на сына, такого вот, измученного подлой смертью. В следующий раз Орхан уже будет благообразен, увит пеленами, над ним прочитают погребальные молитвы… Но Мустафа запомнит своего мальчика таким. Запомнит, чтобы отомстить, когда придет срок.

Сколько раз Румейса отводила гнев Мустафы от Орхана, повторяя, как заклинание: «Он еще юн, мой господин, вырастет – поумнеет»? Пятьдесят раз, сто? Румейса – хорошая жена и хорошая будущая султанша. Айше-хатун, мать Орхана, была совсем не такой. Румейса умеет отделять веление сердца от того, что требуют от нее высокое положение и заветы Аллаха. Она защищала Орхана так, как, наверное, не могла бы это сделать и мать…

Вот только Орхан уже не вырастет. Не поумнеет. Никогда.

– Что он ел?

Задав этот вопрос, Мустафа повернулся к придворным, смерил их тяжелым взглядом. Свита загалдела, все заговорили разом, и выходило, что шахзаде Орхан последний раз ел еще до того, как охотничий кортеж покинул стены дворца. Но Мустафа поймал взгляд Тургай-бея и не отпускал до тех пор, пока худой и жилистый придворный не выдавил из себя:

– Шахзаде Орхан выпил тот шербет. Совсем немного, глоток или два. Он испытывал сильную жажду…

Мустафа кивнул. Ну да, разумеется. Орхан не придавал значения старинному обычаю, по которому первым еду должен пробовать глава рода. Разумеется, после специально назначенных придворных, чьей прямой обязанностью было пробовать ее первыми.

Успели ли они? Пробовали ли они вообще тот шербет? Живы ли?

Если да – дело плохо: убийца среди тех, кто стоит перед ним. Среди приближенных.

Мустафа повернулся к Мехмеду. Взял за подбородок, заглянул в глаза:

– Никогда не поступай так, как он.

Сын кивнул, губы его подрагивали.

– Возьмите моего первенца, – приказал шахзаде охране. – Приготовьте его к погребению. Позовите муллу.

Развернулся – и пошел к своему коню. Теперь, когда никто не видел его лица, можно ненадолго дать волю слезам.

Аджарат, как и прежде, следовал за своим повелителем.

Повествователи событий и преданий часто описывают, как султан или шахзаде советуется с главой своих телохранителей или с кем-то из его помощников. Всегда это происходит во дворце.

Иногда бывает на городских улицах, куда мудрый султан (или юный шахзаде) выходит, обрядившись в простые одежды, в сопровождении одного лишь старшего телохранителя, тоже переодетого. А еще бывает на поле боя, непосредственно перед сражением. Но и на улицу, и в бой шахзаде отправляется прямо из дворца.

Если верить повествователям.

(Сразу скажем вам, правоверные: когда правитель скрытно отправляется проверять, как живет простой люд, – это та еще морока для всех его телохранителей, не только для того одного, что с ним. И улицы, по которым правитель пройдет, заранее вычислить надо, и охрану на них расставить, да еще сделать это так, чтоб она была незаметна. Ну и случайных встречных обеспечить в достаточном количестве: надежных, проверенных, на вопросы умеющих отвечать толково, а вдобавок тоже не слишком бросающихся в глаза. Иначе, если встречные и вправду окажутся случайными, то они, может, и не зарежут, но ох и наговорят… Чего доброго, после такого кому-то из уважаемых людей придется расстаться с должностью, а то и с жизнью. Ну и кому от такого польза? Если вы думаете, что после такой проверки взятки станут брать меньше или иное что произойдет, то вы и впрямь даже глупее гяуров, не способных осознать преимущества Истинной Веры.)

Собственно, отчасти можно даже и верить повествователям: шахзаде Мустафа, сами знаете, как-то последовал примеру Гаруна аль-Рашида, было дело. Тогда и довелось человеку по имени Аджарат стать его телохранителем.

Можно верить, можно не верить, но речь сейчас о другом: никогда повествователи преданий не сообщают, где сам этот телохранитель живет. А ведь он не юноша и не евнух. Должен быть у него дом, должна быть семья. Обычно и есть. Если кто не забыл, то в тот самый день, как Аджарат оказал своему повелителю услугу, жене Аджарата тоже выпал случай быть замеченной. А потом и детям его.

Итак, слушайте, правоверные, историю о том, как шахзаде Мустафа (вовсе не юный) оказал ответную честь своему телохранителю, посетив его дом.

Впрочем, не о Мустафе в первую очередь будет наше повествование, не с него оно начнется и не им завершится.

– А это ваши невольники ночуют здесь? – поинтересовалась Айше, кивнув на беседку.

– Нет у нас невольников, – фыркнула Бал. – Двое слуг есть и садовник, но они тут не живут: свободнорожденные оба, приходящие. И конюх еще, но он при стойлах спит.

– Матушкина служанка… – напомнил ее брат.

– А, да, она невольница… наверное. Но она ведь не наша, то есть и не мамина. Скорее уж твоя. – Девочка кивнула на Айше.

– Как это? – удивилась дочь шахзаде.

– Да очень просто. Ну, не твоя, так твоего отца. Из дворцовой прислуги. Нам ее, как мы переселились сюда, с женской половины дворца направили. Кажется, прямо в тот самый день.

Айше едва заметно усмехнулась. Она была уже совсем взрослым человеком, четырнадцать лет – не шутка, поэтому отлично знала: когда ее отец назначает кого-нибудь своим ближним сподвижником и переселяет в апартаменты на территории дворца, то при этом новом сподвижнике обязательно и сразу окажется некто из штата дворцовых слуг. Не только для того, чтобы служить, но и чтобы присматривать. Просто на всякий случай.

Другой вопрос, знают ли об этом ее нынешние… ну ладно, пусть будут друзья. Они ведь еще малявки, двумя годами младше.

Дру-зья… Айше покатала на языке незнакомое слово. Пока дочь шахзаде не могла решить, нравится оно ей или нет.

Может быть, все же правильней, чтобы они, как положено, называли ее «госпожа»? Надо бы сказать им, раз уж сами, по недостаточной воспитанности, никак не догадаются.

– А этот дылда у вас кто? – вместо этого поинтересовалась она, кивнув в сторону дома. Никакого дылды там сейчас видно не было, но близнецы сообразили мгновенно.

– Это? Это Ламии! – ответили они в один голос.

Айше прыснула, однако ее собеседники этого не заметили: им часто доводилось вот так одновременно говорить. Продолжили близнецы, впрочем, уже порознь:

– Он уж точно не невольник! – сказал брат.

– И не слуга, – добавила сестра.

– А кто же?

– Ну… – Бал и Бек недоуменно переглянулись, словно впервые задумавшись над этим вопросом. – Да Ламии и есть! – произнесли они снова в один голос. – Он в нашей семье всегда жил.

Несколько мгновений дочь шахзаде и дети его телохранителя озадаченно смотрели друг на друга. Потом Айше, вспомнив, с чего вообще начался этот разговор, вновь перевела взгляд на увитую плющом садовую беседку и на места для лежанок внутри.