Лиза Си - Влюбленная Пион

Я слишком долго верила, что отец не был доброде­тельным человеком. Я ошибалась. Я часто ошибалась.

Мама вздохнула и резко поменяла тему:

— Не представляю, что будет с нашей семьей, если у Бао не родится сын...

— Бабушка не хочет этого.

Мама кивнула.

— Я любила твою бабушку, но иногда она бывала мстительной. Здесь, например, она не права. Она умер­ла в Янчжоу и не видела, что случилось со мной, и ее не было на земле, когда ты была жива. Твой отец любит тебя. Ты была драгоценным камнем в его руке, но ему нужен сын, который будет заботиться о предках. О чем она только думает? Что случится с ней и другими чле­нами семьи Чэнь, если у нас не будет сыновей, внуков и правнуков? Кто будет исполнять ритуалы? Это могут делать только сыновья. И она это знает.

— Но папа усыновил этого Бао, — сказала я, даже не пытаясь скрыть разочарование от того, что он так легко забыл о своей привязанности ко мне.

— Он не сразу всему научился, но Бао был добр к нам. Посмотри, как он обо мне заботится. Я одета так, что смогу проходить в этой одежде целую вечность. Я сыта. Мне дали много бумажных денег, чтобы я могла тра­тить их во время путешествия...

— Он нашел мои стихи, — перебила я ее, — пошел к Жэню и продал их.

— Ты говоришь, как ревнивая сестра, — сказала ма­ма _ Не надо так думать. Мы с отцом очень любили те­бя. — Она коснулась моей щеки. Уже давно никто не при­трагивался ко мне с такой нежностью. — Я случайно нашла эти стихи, когда переставляла книги на полках в библиотеке. Прочитав их, я попросила Бао отнести их твоему мужу. Я сказала ему, что он должен настоять на том, чтобы Жэнь заплатил за них. Я хотела напомнить ему о том, как много ты для нас значишь.

Она обняла меня.

— Маньчжуры пришли сюда, потому что мы живем в самой богатой части страны, и здесь разрушения были особенно заметны, - сказала она. - Они знали, что им удастся преподать на нашем примере хороший урок дру­гим провинциям, и в то же время понимали, что у нас хватит сил восстановить наше богатство. В этом они были правы, но как можно излечить душевные раны? Я отправилась домой и скрылась за запертыми дверя­ми. Теперь, когда я смотрю на тебя, я понимаю, что, как бы мать ни старалась, она не сможет защитить дочь. Я с рождения держала тебя взаперти, но не смогла уберечь от безвременной смерти. А теперь посмотри: ты ката­лась на прогулочных лодках, ты путешествовала...

Я принесла людям много вреда, — призналась я. Она была так откровенна со мной, так не следовало ли мне поведать ей правду о том, что я натворила с Тан Цзе? — Из-за меня умерла вторая жена моего мужа.

— Я слышала другое, — сказала мама. — Мать Цзе обвиняла ее в том, что она не выполняет обязанности жены. Она была одной из тех, кто заставляет мужа хо­дить за водой, не так ли?

Я кивнула, а мама продолжила:

— Ты винишь себя в том, что Цзе начала голодать. Но эта уловка стара как мир. Невозможно придумать для мужа более жестокого наказания, чем заставить его смот­реть на то, как жена умирает. — Она обхватила мое лицо ладонями и заглянула в глаза. - Ты - моя дочь, и не важно, что ты натворила.

Но мама не все знала...

— Кроме того, разве у тебя был выбор? Мать и отец покинули тебя. Я виновата перед тобой. Я хотела, чтобы ты совершенствовалась в вышивке, рисовании, игре на цитре. Я хотела, чтобы ты все время молчала, улыбалась и училась послушанию. Но посмотри, что из этого вышло. Ты все равно покинула усадьбу. Ты обрела свободу, — она указала на мое сердце, — там, где живет разум.

Я видела, что она говорит правду. Мама позаботи­лась о моем образовании, подготовила меня к роли жены, но она была виновата в том, что на пороге заму­жества я сделала все, чтобы избежать обычной участи молодой женщины.

— У тебя большое доброе сердце, — продолжила мама. — Тебе нечего стыдиться. Вспомни о своих жела­ниях, знаниях, о том, что лежит у тебя на душе. Мэн-цзы говорил: «Если у тебя нет жалости, ты не человек; если у тебя нет стыда, ты не человек; если у тебя нет уважения, ты не человек; если ты не знаешь, что такое хорошо, а что такое плохо, ты не человек».

— Но я не человек. Я голодный дух.

Ну вот. Я призналась ей в этом, но она не спросила, почему так случилось. Наверное, мама не могла так бы­стро осознать сказанное, потому что она просто спро­сила:

— Но ты же испытывала все это, не так ли? Ты чув­ствовала жалость, стыд, раскаяние и печаль из-за того, что случилось с Тан Цзе, правильно?

Конечно, чувствовала. В наказание за то, что про­изошло, я обрекла себя на изгнание.

— Как можно понять, человек ты или нет? — спроси­ла мама. — Неужели все дело в том, отбрасываешь ли ты тень и оставляешь ли следы на земле? Тан Сяньцзу от­ветил на этот вопрос в твоей любимой опере. Он напи­сал, что все живые существа испытывают радость, гнев, горе, страх, любовь, ненависть и желание. Итак, «Книга ритуалов», «Пионовая беседка» и я говорим тебе, что человеком нас делают семь чувств. А ты прекрасно зна­ешь, что это такое.

— Но как я могу исправить допущенные ошибки?

— Я не верю, что ты кому-то навредила. Но если это так, то тебе следует использовать способности, которые ты получила, став призраком, и направить их во благо. Ты должна найти другую девушку и сделать ее счастли­вой.

Воспоминание, словно вспышка, озарило меня. Но мне была нужна мамина помощь.

— Ты пойдешь со мной? — спросила я. — Но это очень далеко...

Она ясно улыбнулась, и солнечные лучи осветили поверхность озера.

— С удовольствием. Ведь я должна бродить по земле.

Она поднялась и в последний раз оглядела беседку Любования Луной. Я помогла ей перелезть через балю­страду и спуститься на берег. Мама засунула руки в складки платья, достала замки в форме рыбы и один за другим побросала их в озеро. Они с тихим всплеском касались воды, посылая в вечность почти неразличи­мую рябь.

Мы пошли вперед. Мама следовала за мной по горо­ду. Ее призрачные юбки волочились за ней. Утром мы добрались до деревни. Перед нами, словно искусно со­тканная парча, расстилались поля. В кронах тутовых деревьев шумела густая листва. Большеногие женщины в соломенных шляпах и выцветших синих одеждах ка­

рабкались по их ветвям, чтобы срезать листья. Внизу стояли другие женщины — коричневые от солнца, за­каленные тяжелой работой, — они обрабатывали мотыгами землю у корней и уносили корзины с листьями.

Мама перестала бояться. Ее лицо светилось от счас­тья и умиротворения. В прошлом она не раз приезжала сюда вместе с моим отцом и сейчас с удовольствием раз­глядывала наши семейные владения. Мы делились со­кровенными мыслями, сопереживали друг другу и го­ворили о любви, как подобает матери и дочери.

Я так долго мечтала о том, что найду себе подругу. При жизни мне не удалось подружиться ни с одной из обитательниц женских покоев, потому что я не нрави­лась моим сестрам. Мне не удалось подружиться на На­блюдательной террасе с девушками, умершими от люб­ви, потому что их истории отличались от моей. Мне не удалось подружиться с членами общества Бананового Сада, потому что поэтессы не подозревали о моем су­ществовании. Но у меня были мать и бабушка. Несмот­ря на наши падения и ужасные несчастья, мы были свя­заны друг с другом: моя бабушка, какой бы злорадной и язвительной она ни была, мама, несмотря на то что ее сломили, и я — жалкий голодный дух. Когда мы с ма­мой шли в темноте по деревне, я поняла, что больше мне не нужно бояться одиночества.