Мюриел Болтон - Золотой дикобраз

Проснулась она на рассвете, ее разбудили воробьи, громко чирикавшие на деревьях. Мария открыла глаза, увидела беспорядок в спальне и, немедленно вспомнив вчерашнее, рывком села. Судорожно собирая разбросанную одежду, она все время думала, что было бы, если бы служанки, как обычно, пришли вчера вечером, чтобы подготовить ее ко сну. Свидетельницами чего они оказались бы? А если бы пришла Бланш, у которой по любому поводу готово изречение из Библии, как бы Мария объяснила ей происходящее? Ну хорошо, Бланш и остальные вчера почему-то не пришли, но как объяснить, что Мария сама не позвонила им в положенное время? Мучаясь этими вопросами, она приводила в порядок свои волосы, нашла свежую ночную сорочку, надела ее и, расправив бархатное покрывало, быстро юркнула в постель.

Только ее дыхание успокоилось, как прозвучал новый сигнал тревоги. Отбросив одеяло, она стремглав устремилась в гостиную, прямо к белоснежной материи, что давеча не позволила ей благополучно покинуть «поле боя». Платья, Спутанные и скомканные, живописно лежали на полу, напоминая башенку крема на пирожном. Быстро собрала и аккуратно расправила она свое рукоделие, радуясь тому, что вспомнила об этом раньше, чем пришла Мария-Луиза. Шлепая босыми ногами по холодному полу, Мария быстро вернулась в спальню и скользнула в теплую постель. А у ног уже расположился ее разум, вместе с несколькими очень строгими святыми. Собравшиеся брезгливо ее рассматривали.

— Ладно, осуждайте меня, но помните, — сказала она им в свое оправдание, — мужу своему я никогда не изменяла.

— В самом деле? — ответили они. — А что сказал бы Карл по прошлой ночи? Он, конечно, был не совсем то, что тебе нужно, но… связаться почти что со слугой, как эта старая противная графиня де Гиз, которая спит со всеми своими кучерами.

— Я ничего не могла поделать, — обрушилась на них Мария, — он…

— О, нет, — сразу же перебили они ее, — так дело не пойдет. Ты была обязана его остановить. Обязана. Ты могла закричать, позвать на помощь. Но ты не захотела этого.

— Да, — в конце концов покорно согласилась Мария, — не захотела.

— Можно себе представить, что он сейчас о тебе думает, — проворчали они. — Благородная герцогиня Орлеанская, которую не целовал ни один мужчина, кроме мужа, и он… он вошел к тебе в гостиную и взял так же легко и свободно, как брал сельских девиц на сеновале.

— О, нет, — застонала Мария, мотая головой из стороны в сторону, как если бы старалась прогнать эти ужасные унизительные мысли.

— Да, победа была скорой, — продолжали они в том же духе. — Единственное, что ты забыла сделать, так это поблагодарить его.

— За меня это сделало мое тело, — прошептала про себя Мария, сгорая от стыда.

Услышав этот ответ, они онемели от изумления. Воспоминание о вчерашнем экстазе пронзительной сладостной истомой отозвалось во всех клеточках ее тела. Она закрыла глаза, а судьи заторопились прочь, по очереди вытирая о нее свои руки.

Итак, они оставили Марию наедине с ее бесстыдными воспоминаниями. Вообще-то ей всегда было известно — в мире существует нечто большее, чем то, что она получала от Карла. Да и сам Карл ей об этом не раз намекал. И вот теперь, только теперь, несмотря на уязвленную гордость, она стала полноценной женщиной, обладающей заветными познаниями.

Весь день прошел у нее в мучениях и восторгах. А больше всего она боялась встречи с ним. Что она скажет, увидев его? Как поступит? Прогонит его? Но что тогда станет с Орлеаном? Нет, прогонять его нельзя. Самое лучшее не говорить ничего. Принять его с холодным спокойствием. Сделать вид, что ничего не произошло, что он никогда ее не касался. Пусть его гордость страдает, не ее.

Так она и спорила сама с собой, стараясь быть естественной с Марией-Луизой и служанками, которые с любопытством на нее посматривали. Но день прошел, а она так его и не увидела, вопрос о том — прогонять его или не прогонять, отпал сам собой. Она приказала подать ужин в трапезной, хотя гостей никаких не было. Язык буквально не поворачивался спросить, где он, и она подумала, не уехал ли он куда-нибудь из Блуа, испугавшись встречи с ней.

Когда начало темнеть и Мария-Луиза отправилась к себе примерять новые платья, что прибыли сегодня в течение дня, Мария осталась в своей гостиной. «Наверное, — говорила она себе, — он ждет именно этого момента, чтобы снова увидеться со мной наедине». Избегая удивленного взгляда Бланш, она отпустила всех служанок. Оставшись одна, Мария начала думать о том, что скажет ему при встрече. Мысленно она отвергла решение закрыть перед его носом дверь. «Это, — твердо заявила она собственному рассудку, — все равно ничего не решит». И рассудок подозрительно быстро умолк.

В конце концов Мария приняла решение. Она встанет и подойдет к звонку. Держась рукой за шнур, она прикажет ему, чтобы он убирался прочь и никогда больше не приходил, иначе она подымет на ноги весь дом. И он будет вынужден с позором удалиться. Конечно, это неприятно, но она не позволит ему думать, что если он однажды взял ее, то она уже навеки в его власти.

И еще она ему скажет, чтобы он не забывал о памяти его покойного хозяина. Слово «хозяин» его, конечно, покоробит, напомнив о его собственном положении. В конце концов, должен же он вести себя по-рыцарски по отношению к молодой вдове с двумя детьми. Нет, слово «молодая» лучше не упоминать, а то он может улыбнуться этой своей неотразимой улыбочкой. Марии за тридцать, это уже далеко не молодость, хотя каждый убеждает, что она выглядит не старше шестнадцати.

Хорошо, но где же он? Если он не поторопится, то она просто забудет все, что собиралась ему сказать. Мария зашагала по комнате из угла в угол, нетерпеливо поглядывая на дверь.

Но в этот вечер де Морнак так и не пришел!

Она не видела его несколько дней, а когда заветный момент наконец наступил, с ней рядом были Пьер и Мария-Луиза. Де Морнак подошел к ним в саду и как ни в чем не бывало спросил что-то насчет лошадей, которых нужно было послать в Амбуаз за Людовиком. Она ответила также своим обычным тоном (разумеется, насколько могла), но встретиться взглядом с ним ей так и не удалось. Он поговорил немного с Пьером и Марией-Луизой в своей обычной иронично-дружеской манере и затем удалился. Мария была весьма раздосадована тем, что ей не удалось показать, какое она к нему питает отвращение.

Во всем этом была какая-то раздражающая ее незавершенность. Ни разу не довелось ей пока встретиться с ним наедине. И, хотя за ужином они обменивались малозначительными репликами, ни малейшего намека на случившееся в его взгляде не было. Порой Марии казалось, что все это ей приснилось, она уже была готова поверить этому, если бы не твердая уверенность, что все это происходило совсем не во сне.