Сычев К. В. - Дмитрий Красивый

Из передней избы, без боязни, вышел на крыльцо гордый, величественный старик.

– Вот он, самый главный колдун! – закричал сын брянского кузнеца Хлуд, известный лодырь и выпивоха. – Это – Третьяк Велемилич, бесовский сын!

– Опомнись, Хлуд! – возмутился седовласый лекарь. – Ты забыл, как я спас тебя от верной смерти? А твою жалкую супругу? А как лечил твоих детей, без всякой платы, на добром слове?

– И ты, лютый злодей, смеешь говорить о добром слове?! – вскричал, багровый от ярости черномазый мужик. – Ты лечишь людей не молитвами Господу, а нечестивым колдовством! Я не раз слышал о твоих злых делах от нашего мудрого попа Петра! Ты лечишь тело, но душу обрекаешь на адские муки! Смерть тебе, старый злодей!

– Зачем вы разрушаете лекарские избы?! – крикнул с горечью старик. – Я понимаю, что вы пришли сюда, чтобы лишить меня жизни…Но избы-то, избы не виноваты! И все это принадлежит не мне, а князю! Этот городок создавался в течение долгих лет, а вы хотите в одночасье погубить такую работу и оставить горожан без лекарской помощи!

Но слова старого врача никто не слушал.

– Говори же, злобный Третьяк, куда подевались твои людишки?! – возопил, выпучив глаза, старый плотник Бова Рудкович. – Неужели ушли в лес?

– Здесь нет моих людей, Бова, – покачал головой старый знахарь. – Они еще раньше ушли в город, в княжескую крепость! Я здесь один и готов держать перед вами ответ! – Он гордо выпрямился, глядя спокойно на толпу.

– Что вылупился?! – взвизгнул от злобы прибежавший откуда-то из глубины врачебного городка главарь бунтовщиков Вулк. – Неужели ты не видишь, что мы пустили тебе красного петуха?!

Третьяк Велемилович огляделся: все, видимые ему с крыльца лекарские избы, были окутаны дымом, который все сгущался и сгущался и, казалось, наступили сумерки.

– Он заранее спрятал своих сподручных! – возмутился мятежник Порей, вернувшийся после поджога последней избы. – Мы видели только следы от сбежавших колдунов! Они вытоптали целую тропинку и махнули в дремучий лес! Теперь не догонишь!

– Эх, вы, тати! – сказал так громко, что его услышали все, Третьяк Велемилович. – Погубили все дело моей жизни за сущий пустяк! Да будьте же вы все прокляты, беспощадные воры!

– Так ты еще ругаться! – взвыл, обезумев, рыжебородый Вулк. – Эй, люди добрые! Хватайте этого бесстыжего злодея!

Черная толпа заворчала, заволновалась и, как речной поток, хлынула на крыльцо единственной, еще не разоренной, передней лекарской избы. Сбитый тяжелыми дубинами с ног, старый лекарь Третьяк был убит почти мгновенно. Взбешенные бунтовщики разрывали на части его большое, но уже неживое тело. – Тащите-ка печенку этого колдуна! – кричал плотник Бова, рассекая живот убитого старика. – И кладите ее на огонь! Это – наша защита от колдовских проклятий! Пусть каждый отведает по кусочку!

– И отрубите его злую голову! – вопил, брызжа слюной, с помутневшими от злобы глазами, рыжебородый Вулк. Он схватил протянутую его сообщниками окровавленную, отсеченную голову несчастного Третьяка и с яростью насадил ее на острие длинной медвежьей рогатины.

– Вот он, лютый злодей! – орала, ликуя, толпа. – Мы навсегда покончили с древним ведьмаком!

– Пройдите вокруг этого забора, славные люди, и предайте все огню! – крикнул, улыбаясь, довольный погромом Вулк. – Чтобы ничего не осталось от этого бесовского места, кроме золы и пепла!!

– А куда теперь, брат?! – взвизгнул другой мятежный главарь Порей. – Пора бы ощипать и прочих кур!

– А теперь, мои славные люди, – приказал своим хриплым противным голосом Вулк, сверкая глазами, – пошли на сам город, чтобы завершить нашу праведную месть! – И вся толпа, повинуясь воле своего мятежного главаря, так же быстро умчалась назад, как и пришла, оставив за собой ярко пылавшие избы уже не существующей брянской больницы, лекари которой осмелились работать не под сенями монастыря и без церковного благословения.

Князь и бояре узнали о беспорядках лишь тогда, когда мятежники возвратились в город и принялись грабить имущество состоятельных горожан. В детинец прибежали купеческие слуги, прося князя защитить дома их господ и жизни «лучших людей».

Первоначально князь растерялся, но, тем не менее, сразу же отдал приказ своему тиуну Супоне Борисовичу «собрать нашу верную дружину и немедленно дать отпор всем злым крамольникам»! Когда же кое-как собранная дружина была построена перед крепостными воротами, до княжеской крепости уже дошли крики горожан и шум разрушений.

Князь Дмитрий, окруженный боярами, одетыми в боевые доспехи, стоял перед своими воинами, готовясь к выходу в город. – Вас здесь всего три сотни, друзья мои, – сказал он, разгневанный до самой крайней степени, – но не бойтесь смутьянов и отчаянно сражайтесь! Смерть всем, кто поднял меч против моего города! А вы, мои верные люди, – он обернулся к боярам, – скачите в наши городки и ведите сюда остальных дружинников! Нам нужна целая тысяча для усмирения этой «замятни»! А пока следует защитить купцов и невинных горожан! Пора навсегда покончить с крамолой в моем городе! А вы, мои приставы и ты, их начальник, славный Сотко, идите за дружиной и хватайте лютых зачинщиков! Мы будем строго судить их после крамолы! А теперь – с Богом!

Ворота брянской крепости широко распахнулись, и княжеская дружина, возглавляемая Супоней Борисовичем, выступила на подавление жестокого мятежа.

Князь остался в крепости с небольшим отрядом – всего в сто копий – ожидая подкрепления из соседних острогов, где проживала основная масса его воинства.

Воевода Супоня, соблюдая приказ своего князя, был беспощаден: его дружина, стремительно выскочив на Красную площадь, обрушилась всей своей силой на собравшихся там мятежников. Не ожидавшие такого удара, привыкшие сражаться с мирными, беззащитными жителями, вооруженные топорами и самодельными пиками злодеи сразу же подались назад и стали медленно отступать по расходившимся в разные стороны улочкам. – Оградите Судок! – кричал своим воинам Супоня, указывая рукой на овраг. – Нето они убегут в яр и спрячутся от праведной кары!

Дружинники плотной стеной отгородили овраг от толпы и продолжили свое наступление. Они уже давно побросали в бунтовщиков копья и теперь яростно секли своих ненавистных врагов, махая во все стороны мечами.

Каждый удар опытного княжеского воина был результативен. А вот мятежники, отчаянно сражавшиеся при отступлении, почти никакого урона дружине не наносили. Но так продолжалось до той поры, пока сражение не перешло на узкие улочки посада. Здесь уже княжеские воины не имели возможности развернуться и буквально увязали в массе окружавших их «злых крамольников». Постепенно мятежники, закрепившись на посаде, стали теснить своей массой княжескую конную дружину. Кое-кто из них воспользовались луком или самострелами, и вот теперь княжеский тиун Супоня понял, что дело плохо: то тут, то там падали сбитые с коней дружинники, а бунтовщики, несмотря на потери, не только не сдавались, но лишь усиливались – все больше и больше горожан вступали в сражение, примкнув к мятежу. Пешие мятежники, казалось, совсем не боялись возвышавшейся над ними княжеской конницы и совершенно обезумели.