Георг Борн - Новая царица гарема

Эта странная чета была самой почтенной между обитателями маленьких хижин, хотя старая Макуса в последнее время и не пренебрегала никакими средствами для приобретения денег. Гафиз был и малым доволен, он никогда не говорил ни о своей прежней зажиточности, ни о своем несчастье и терпеливо переносил свою участь, не ропща даже и в тех случаях, когда ему приходилось голодать. В свое утешение он сочинил на этот случай опять-таки стихи.

Итак, старая Макуса шла этой дорогой и, услыхав тихие стоны, пошла к месту, откуда они доносились, чтобы узнать в чем дело. Не будь она в веселом настроении благодаря полученным деньгам, она не сделала бы этого и равнодушно прошла бы мимо, так как давно уж потеряла чувство сострадания. Но как бы то ни было, она подошла к деревьям и там нашла Рецию, которая только что родила мальчика.

– Здесь, на дороге! – в ужасе воскликнула старуха, оказав необходимую помощь молодой матери. – Что это значит? Как попала ты сюда?

Реция рассказала ей, как она собиралась следовать за благородным и храбрым Сади-беем, но внезапно, охваченная болью, упала здесь на дороге.

– Сади-бей? – спрашивала старуха с возрастающим интересом. – Так ты жена Сади-бея?

– Да, но он далеко отсюда. И теперь мне негде даже преклонить голову.

– И еще с ребенком! Этого быть не должно, ты найдешь здесь приют. У тебя будет что поесть, и малютке будет сделано все необходимое, – продолжала Макуса, рассчитывая на богатую награду от молодого офицера. – Я сейчас схожу за Гафизом, чтобы он помог мне отнести тебя вместе с ребенком в нашу хижину.

– О, неужели ты это сделаешь? – сказала Реция со слезами радости и надежды, что ее новорожденный ребенок не должен будет оставаться на улице в эту холодную, неприветливую ночь.

– Непременно. Иначе и быть не может, – отвечала старуха и хотела идти в свою хижину за Гафизом.

– Постой, – сказала Реция, с трудом поднимаясь на ноги. – Я могу идти, я пойду с тобой.

– Тем лучше. Дай мне ребенка, Реция, я понесу его.

По дороге Макуса сказала Реции, как зовут ее и мужа, упомянула, что он башмачник, и была очень довольна, когда та сунула ей в руку остаток своего небольшого капитала в награду за оказанные услуги.

– Это лишнее, Сади, вернувшись, может заплатить мне за все издержки, – сказала старуха, однако охотно взяла деньги.

Реция рассказала ей, что она дочь Альманзора, что кроме Сади у нее нет никого на свете, и через четверть часа Макуса так хорошо ознакомилась со всеми обстоятельствами жизни Реции, как будто бы знала ее в продолжение многих лет. Она заботливо несла ребенка, завернув его в свое платье, а Реция, собрав последние силы, следовала за ней. Свою странную находку на дороге старуха считала счастливым случаем: она была твердо уверена, что вернувшийся офицер сторицей вознаградит ее за все труды и заботы.

Наконец кое-как добрались они до хижины, где было уже тихо и темно. Старый Гафиз, экономя освещение, уже лег спать. Дверь оставалась незапертой.

– Пойдем, пойдем же, Реция! – подбодрила ее старуха и вошла в хижину, состоявшую из двух комнат. В первой на соломенной постели лежал Гафиз, который при виде посетителей удивленно поднялся с места.

– Опять гости? – спросил он, но в темноте никак не мог разглядеть, кто там пришел с его женой. – Кого еще ведешь ты с собой?

Макуса вкратце рассказала ему о случившемся. Тогда Гафиз поспешно оделся в свой старый кафтан и засветил огонь.

– Милости просим, – приветствовал он Рецию и, улыбаясь, смотрел на маленького, новорожденного мальчика, для которого Макуса тотчас же стала приготовлять ванну. – Славный, маленький мальчик. Этого я и не воображал. Свари молодой госпоже супа, Макуса.

– Да, да. Сейчас, одно за другим, – отвечала та и принялась стряпать на плохом очаге, стоявшем в углу комнаты.

– Я же покамест приготовлю для молодой матери постель из свежей маисовой соломы, – заметил Гафиз. – И то благодать, что удается и на соломе спать, – проговорил он про себя в рифму.

– Ах да, пожалуйста, приготовь мне постель, я так устала, – созналась Реция, которая едва стояла на ногах, да к тому же держала ребенка.

Гафиз отправился в соседнюю комнату и там приготовил постель для Реции. При этом он качал головой от удивления на свою жену, которая вдруг стала так сострадательна, что приняла к себе молодую мать с ребенком. Этого с ней никогда еще не случалось.

Присутствие Реции с ребенком в доме старого башмачника, нарушив вечное однообразие его жалкой жизни, принесло ему развлечение и удовольствие. Он сам устал, была уже поздняя ночь, однако он не ограничился устройством постели. Когда Реция уже легла, он послал жену покормить бедную, слабую мать, а сам принялся делать ванну ребенку. С трогательной заботливостью взял он его на руки и сам выкупал.

– Старик и дитя, близкая родня, – бормотал он, улыбаясь, так как мальчик спокойно выносил всю эту процедуру, как будто бы добрый старик доставлял ему удовольствие. И действительно, трогательную картину представлял старый башмачник, возившийся с малюткой.

Наконец мать и сын успокоились, и тогда только легли Гафиз и Макуса. Реция свободно вздохнула, она лежала, держа на груди свое дитя, под гостеприимной кровлей добрых людей, здесь она была в безопасности от своих преследователей, здесь она могла спокойно ожидать возвращения Сади, отца ее ребенка, и с блаженной улыбкой представляла она себе ту минуту, когда покажет вернувшемуся отцу его сына, сладкий залог их любви. Под впечатлением этих мыслей и образов бедная страдалица заснула. Благодетельный сон отрадно подействовал на нее после всех тревог этого дня и прошлой ночи, тем более, что в объятиях у нее лежало ее дитя.

Рано утром проснулась Макуса и с удивительной заботливостью принялась ухаживать за случайно попавшимися в ее руки питомцами, так что старый Гафиз не мог достаточно надивиться этому.

– Она чует деньги, – бормотал он, улыбаясь. Рано сел он за работу, но как можно осторожнее принялся за дело, чтобы не разбудить спящих в соседней комнате Рецию и ребенка. – Если моя старуха держит ее, значит она чует деньги, ибо ничего нет для нее на свете, что она любила бы так, как деньги.

Мать и сын отлично чувствовали себя под гостеприимным кровом этой хижины, окруженные нежным, заботливым уходом добрых людей. Реция вскоре могла встать с постели. Малютка был ее утехой и гордостью, и она с блаженной улыбкой утверждала, что он был уже вылитый отец. Старик часто качал ребенка на руках. Макуса стряпала для молодой матери и ухаживала за ней. Проходили дни за днями, неделя за неделей, а Реция с сыном все еще спокойно жили в хижине старого башмачника.