Маргарет Лерой - Жена солдата

Кирилл лежит в постели. Он наполовину спит, подтянув одеяло к лицу.

Я опускаюсь на колени рядом с раскладушкой.

— Кирилл.

Он открывает глаза и видит меня.

— Ты должен кое-что знать. Планы изменились. Тот мальчик, который собирался прийти, — мальчик, которого я знала, — он сегодня не придет.

Замечаю, что говорю в прошедшем времени: «…мальчик, которого я знала…».

— Что-то пошло не так, Вивьен? — спрашивает Кирилл.

— Ничего страшного. Просто им придется послать кого-нибудь другого.

— Когда, Вивьен? Когда это будет?

— Мы точно не знаем. Это может занять несколько дней. Здесь ты будешь в безопасности.

Замечаю в его лице нечто удивительное: не страх, которого я ожидала, а готовность отпустить, безграничное облегчение. Я сразу понимаю, почему он это чувствует: он знает, что ему не придется вставать с кровати, что он может просто остаться здесь и дремать в косых лучах солнца.

Он спокоен впервые с того момента, как немцы ворвались в его дом, давным-давно, в другом мире, в темноте раннего белорусского утра. Ему не приходится каждую секунду бороться за то, чтобы просто выжить. Он может лежать здесь и слушать воркование голубей на крыше и мечтать о своих лесах, реках, о деревянных избах, на которых устраивают гнезда аисты.

— Спасибо, Вивьен.

Он вздыхает, откидывается на подушки и тут же засыпает, словно захлопнулась дверь.

Воскресенье. Готовлю завтрак для Эвелин и девочек, отношу Кириллу поесть.

После завтрака Бланш, в элегантном жакете, который сама сшила, отправляется на утреннюю службу в Сент-Питер-Порт. Эвелин читает Библию, Милли играет картонными куклами с вырезанными одежками. Я открываю окно на кухне. Стоит прекрасное летнее утро, в вышине висит легкая серебристая дымка, словно синеву неба накрыли кисеей. Через открытое окно в кухню струится зеленый от пыльцы воздух и песня дрозда, сидящего на грушевом дереве. Некоторое время я просто слушаю.

Раздается еще один звук — мотор. Должно быть, это человек, которого послал Пирс. Даже быстрее, чем обещал. Джонни говорил, что прибудет лошадь с повозкой, но, судя по звуку, это трактор. «Слава Богу, — думаю я. — Спасибо, Господи».

Шум двигателя приближается. Слишком быстро для трактора. Звук обрывается скрипом тормозов по дороге прямо у моих ворот. Слышу, как скрипят шаги по гравию. Они направляются к моему дому. Много шагов.

Громкий стук в дверь эхом разносится в тишине дома. Сердце замирает в груди. Иду открывать.

Мужчина, который стоит за дверью, одет в коричневую форму «Организации Тодта». Он невысокий, упитанный, серьезный. На нем очки в тонкой металлической оправе, за стеклами которых холодные светлые глаза. Позади него еще трое мужчин из ОТ. У всех на рукавах красные повязки со свастикой.

— Миссис де ла Маре?

— Да.

Мне кажется, что все вокруг нереально, как будто я парю высоко над собственным телом. Как будто сейчас в моей груди бьется чужое сердце.

— Я собираюсь обыскать ваш дом, — говорит мужчина. У него сильный акцент, но я прекрасно понимаю. — Вы должны выйти из дома. Вы и все остальные, кто живет здесь.

Я бросаюсь в гостиную.

— Милли, выйди во двор.

Услышав мой голос, она слушается без разговоров. В ее руке по-прежнему зажата одна из картонных кукол.

Эвелин не двигается с места.

— Нам нужно немного посидеть во дворе, — говорю я.

Она озадаченно смотрит на меня.

— Не понимаю зачем, Вивьен. Мне и здесь вполне удобно.

— Мы должны. Нам приказано. Сейчас.

Эвелин хмурится:

— Что ж, кто бы это ни был, им придется подождать. Им следует знать, что я не люблю, когда меня подгоняют. Пусть проявят хоть немного уважения.

Я резко поднимаю ее на ноги. Эвелин идет со мной, но неохотно, тяжело опираясь на мою руку. Сажаю ее за стол в тени груши. Она сердито смотрит на солдат.

— Что делают эти люди, Вивьен?

— Они пришли просто осмотреть дом. Нам нечего бояться, — вру я.

Эвелин сидит на самом краешке стула, ее спина прямая и тонкая, как стебель цветка. Когда я вытянула ее из кресла, ее блузка немного распахнулась, так что стало видно кружевную отделку комбинации. Мне неловко за нее, но, если я подойду и начну застегивать ее блузку, она почувствует себя униженной. Так что приходится оставить все, как есть.

Я стою за спиной Эвелин и беру Милли за руку. Я больше не боюсь. Я хладнокровна, спокойна и сдержанна, но моя рука слишком сильно сжимает ладошку Милли.

Милли шипит на меня:

— Моя кукла. Ты ее помяла.

Она вырывает руку из моей ладони и пытается разгладить куклу.

— Она испорчена. А ты щипалась, мамочка.

Капитан наблюдает за нами. У него в руках пистолет. Он не направляет его на нас, но держит наготове. Остальные солдаты заходят в дом.

Все это время в моей голове звучит холодный и рассудительный, жуткий голос. Этот логичный и рациональный голос четко выговаривает каждое слово. Гюнтер слышал, как кто-то кашляет. Он видел меня с подносом еды, который я собиралась отнести кому-то. Он знал, что это не для Эвелин, потому что видел, что она сидела в кресле. Гюнтер знал, что у меня есть тайна…

Я слышу, как солдаты шарят по моему дому, распахивают шкафы, хлопают дверями. Я все еще ощущаю нереальность происходящего, словно наблюдаю за всем с высоты, но мое тело кажется очень хрупким, как картонная кукла Милли, как будто даже легкое дуновение ветерка может унести меня прочь.

Солдаты начинают с нижнего этажа. Я слышу, как они обыскивают кухню, затем идут в коридор; слышу, как меняются звуки, когда они переходят из комнаты в комнату; слышу, как их ботинки топают и стучат, поднимаясь по деревянной лестнице. Теперь это всего лишь вопрос времени.

Капитан все еще наблюдает за нами. Он стоит спиной к дому, так что я могу смотреть поверх его плеча. Я вижу стену своего дома, калитку, ведущую в огород, дорогу под сенью листвы. Вижу, как за спиной капитана из-за угла дома выскальзывает темный силуэт, протискивается в калитку и выбирается на дорогу.

Кирилл. Кажется, мое сердце остановилось. Меня охватывает весь сдерживаемый до этого страх. Должно быть, Кирилл спустился с чердака по лестнице и вылез через окно в комнате Бланш на крышу сарая. Он тихо пересекает дорогу, доходит до противоположной обочины и ступает в тень фруктового сада, сам становясь тенью.

Во мне зарождается нежданная отчаянная надежда, горячая и будоражащая, как лихорадка. Возможно, нам удастся избежать катастрофы. Возможно, Кирилл сумеет уйти.

Я отвожу глаза, не желая, чтобы капитан прочитал что-то по моему лицу. Но он, наверное, что-то слышит: шаги или тихое хриплое дыхание.

Он оборачивается, ругается на немецком и выбегает на дорогу.

Я прижимаю Милли к себе, закрывая ее глаза ладонью.