Жаклин Монсиньи - Флорис. Флорис, любовь моя

«В конце концов, у меня восемь солдат! Мы быстро покончим с ними, если это они укрывают беглецов».

И капитан приказал солдату:

— Обыщи этот шалаш, дурень.

Солдат сунул голову внутрь, но ничего не увидел, поскольку там было темно. Повернувшись к другому гвардейцу, он крикнул:

— Эй, Иван! Тащи сюда факел!

Ромодановский подмигнул своим людям, и те, по-прежнему сидя на веслах, незаметно опустили руку в карман. Солдат, которого назвали Иваном, подошел к своему товарищу. Вдвоем они ухватились за брезент, скрывавший беглецов. Флорис с Адрианом, еще не видимые для них, просунули в щель дула своих пистолетов. Флорис еле слышно выдохнул:

— Ты которого берешь?

— Ивана. Целься во второго.

И они одновременно выстрелили в солдат — те упали замертво. В одно мгновение плот стал ареной жестокой схватки. Ромодановский сцепился с капитаном гвардейцев, Бутурлин и четверо гребцов выхватили пистолеты. Федор Тартаковский, сунув по пистолету Грегуару и Блезуа, дрожавшим от страха, с рычанием выскочил из-под брезента. Вооруженный лишь своими тяжелыми цепями, он ринулся в рукопашный бой и вскоре уже сбросил в Неву двух солдат, не обращая внимания на свистевшие вокруг пули. Флорис с Адрианом, по-прежнему сидя в засаде, увидели, что Ромодановскому приходится туго. Офицер замахнулся на него шпагой, а один из солдат готовился напасть сзади. Братья выстрелили, уложив наповал обоих. Из восьми солдат осталось теперь только трое. Тот, который был вооружен мушкетом, укрылся за шалашом. Ему удалось ранить двух людей князя и капитана Бутурлина, получившего пулю в правую руку. Флорис с Адрианом подобрались к солдату сбоку и покончили с ним выстрелом в упор. Двое уцелевших гвардейцев, пытаясь спастись, спрыгнули с плота в воду. Князь крикнул:

— Федор, не упусти их, они не должны добраться до берега.

А сам устремился в шалаш.

— Вы не ранены?

— Нет, все в порядке, — ответила Максимильена, бледная, как смерть.

Флорис и Адриан смотрели на князя с гордостью.

— Поздравляю вас обоих, вы вовремя выстрелили. Но теперь надо спешить. Всем здоровым — на весла, а раненых укрыть в шалаше.

У Бутурлина и двух гребцов оказались довольно серьезные ранения. Максимильена перевязала их с помощью Элизы и Мартины, для чего пришлось сорвать подкладку с юбок. Внезапно Максимильена нащупала что-то твердое в ткани.

— Да это же золотые монеты и драгоценности!

— Ну да, госпожа графиня! — подтвердила Элиза, ибо речь шла о ее платье. — Мартина сделала то же самое. В тюрьме эти глупцы не догадались нас обыскать. Я подумала, госпожа графиня, что путь нам предстоит долгий и что золото еще никому не помешало.

Впервые после смерти Петра Максимильена рассмеялась: Элиза сохранила свой крестьянский здравый смысл даже в такой ситуации!

Ромодановский, Федор и двое уцелевших гребцов изо всех сил налегали на весла. Князь был очень встревожен: он пристально всматривался в берег, опасаясь, что на выстрелы сбежится весь военный гарнизон Санкт-Петербурга. Но, видимо, шлюп с восемью гвардейцами и капитаном натолкнулся на беглецов случайно. Их продолжали искать на пристани и в порту.

Наконец плот пристал к берегу. Его быстро забросали обледенелыми ветками, так что он полностью слился с окружающим пейзажем. Один из гребцов отправился в кабак «Серебряная шпага», который стоял примерно в двух верстах к югу. Все остальные забились в шалаш, с тревогой ожидая, что будет дальше.

— Я хочу есть, — заявил Флорис.

— Я тоже, — поддержал брата Адриан.

Ромодановский с нежностью взглянул на них, но Флорис истолковал этот взгляд неправильно.

— Конечно, мы можем и потерпеть, если нечего есть, правда, Адриан? — светским тоном промолвил мальчик.

— К счастью, кое-какая провизия у нас имеется, малыш, — сказал, смеясь, князь. — Ты же, ей-Богу, прав. Делать нам все равно нечего, а от этих передряг аппетит разыгрывается не на шутку.

Все с жадностью набросились на еду, передавая друг другу бутылку с вином.

«Этого не может быть, — говорила себе Максимильена, — Пьер умер, а я хочу есть».

Ожидание явно затягивалось. Было очень холодно. По Неве плыли льдины. Флорис с Адрианом задремали, а все остальные напряженно прислушивались к каждому звуку. Вдруг князь привстал — ему показалось, что он слышит сигнал. Трижды раздалось уханье совы. Ромодановский устремился на берег и увидел своего верного слугу — тот вел в поводу лошадь, запряженную в жалкую телегу.

— Ну, Юрий, что скажешь?

— Марина-Хромуша говорит, что китаец приходил к ней, ваша милость. Она ждет вас в «Серебряной шпаге» и согласна укрыть всех остальных на несколько дней.

Подумав, князь повернулся к Максимильене, которая подошла к нему:

— Максимильена, я думаю, что вам надо пока спрятаться. Когда поиски в порту и в городе закончатся ничем, Меншиков и императрица разошлют патрули по всем дорогам. Это время необходимо переждать.

Максимильена кивнула в знак согласия. Ромодановский отослал плот, на котором должны были увезти и раненых гребцов. Было условлено, что они скажут, будто поранились, перетаскивая бревна. Маленький отряд беглецов пустился в путь. Все стучали зубами от холода. Женщины, Флорис с Адрианом и старый Грегуар разместились на телеге; остальные шли пешком. Они старались держаться подальше от дороги, объезжая избы. Ромодановский с беспокойством озирался, думая, как быть со следами на снегу. Где-то вдалеке волки завывали на луну, зловеще сверкавшую на небе. Флорис взял мать за руку:

— Не бойтесь, мамушка!

Внезапно луна скрылась за черным облаком; начал падать снег — сначала это были редкие снежинки, а затем повалили густые хлопья. Вскоре началась метель, и она засыпала все следы.

— Господь на нашей стороне, — прошептал князь. — Он хочет спасти сына Петра Великого.

Флорис с изумлением смотрел на Марину-Хромушу, которая весила, должно быть, не меньше двухсот пятидесяти фунтов. Хромуша отвела беглецов в погреб со съестными припасами, сказав Максимильене:

— Не волнуйся, барыня, прежде чем солдаты этой польской сучки доберутся до тебя и до твоих, им придется иметь дело со мной.

Флорис пришел в восторг от этого сочного языка. Максимильена же одарила толстуху улыбкой, которая привлекала к ней все сердца.

— Благодарю вас, мадам, за все, что вы для нас сделали.

Хромуша разинула рот — впервые в жизни ее назвали «мадам»! Будучи, как и Федор, уроженкой Украины, Марина сражалась в рядах казаков, не уступая ни в чем мужчинам. Под Полтавой ее ранило в ногу, и с тех пор она прихрамывала. Накопив немного денег; она открыла кабак «Серебряная шпага» у границы Санкт-Петербурга и заправляла здесь, словно царица. Она лихо расправлялась с пьяными солдатами, била вороватых на руку служанок, ругалась, как извозчик, и пила, как поляк, — при этом все души в ней не чаяли, ибо сердце у нее было золотое. Флорис с Адрианом сразу стали ее верными рыцарями: они повсюду ходили за ней, будто собачки, к великому негодованию Элизы, изнывавшей от ревности. Хромуша сумела провести беглецов через потайную дверь, так что никто из захмелевших посетителей их не увидел.