Жаклин Монсиньи - Флорис. Флорис, любовь моя

Селим-паша улыбнулся.

— Благодарю тебя за ловкость, казак. А голову брось собакам, равно как и тело.

Флорис с Адрианом поспешно удалились в прохладный дворик. Они трепетали от ужаса и отвращения. Обоим не удалось справиться с подступившей тошнотой, и их стало рвать — в этом жалком положении и обнаружила их принцесса Ясмина. Девочка взглянула на них с лукавой улыбкой:

— Какие же вы, христиане, скучные, ничем вас не развеселишь.

Максимильена, уже давно искавшая сыновей, вошла в патио. Кинув взгляд на площадь и увидев медленно расходившуюся толпу, она сразу поняла, что произошло. Заметив ужасную голову, торчавшую на острие казачьей сабли, она вздрогнула и привлекла мальчиков к себе, а те прильнули к ней, испытывая одновременно радостное облегчение и досаду от того, что при этой сцене присутствует Ясмина. Максимильена гладила их по волосам, шепча слова утешения, а сама думала: «Надо скорее уезжать, возвращаться во Францию, здесь нам больше нечего делать».

Через несколько дней Максимильена с сыновьями и верными слугами поднялась на борт португальской галеры, отправлявшейся с товарами в Средиземное море. Турки редко пропускали христианские суда, но португальцы всегда были смелыми мореплавателями и бесстрашными торговцами. Капитан «Сао Энрике» сумел добиться расположения стамбульского султана и получил от него фирман, дозволявший зайти в Черное море через пролив Босфор.

Прощание с Селим-пашой прошло трогательно — эмир сам отыскал для них корабль, который направлялся в Марсель с грузом кожи, пеньки, дегтя и сахара. Марина-Хромуша долго колебалась — сердце ее разрывалось между Флорисом и Мустафой. Все же победу одержал Мустафа. Добрая женщина намеревалась открыть кабак в Одессе, у подножия крепости Хаджи-Бей.

— Понимаешь, — сказала она Максимильене, — все мои двоюродные братья мне надоели, а турок, в конце концов, такой же мужчина, как и прочие.

— Но, Марина, — заметила Максимильена, — будьте осторожны, у турок в обычае заводить несколько жен.

Глаза Хромуши грозно сверкнули; она посмотрела на Мустафу, превосходившего ее в росте на две головы, — тот ответил ей глупой улыбкой.

— Пусть только посмеет, барыня, я ему спуску не дам!

Гетман Саратов все еще не терял надежды уговорить Максимильену остаться.

— Не уезжай, благородная дама, живи с нами в Киеве. Царь хотел, чтобы сын его не покидал Россию.

Максимильена вздохнула, и на глазах у нее выступили слезы:

— Да благословит вас Бог, гетман Саратов, за все, что вы сделали для нас, но нам нужно ехать. Лишь во Франции сыновья мои будут в безопасности, и вы сами это знаете. Помогите нам еще раз, молю вас. Они должны вырасти счастливыми, и сердце подсказывает мне, что они никогда не забудут Россию. Уверена, вы еще встретитесь с Флорисом, если будет на то воля Пьера и Господа.

Гетман задумался и вынужден был признать, что она права.

— Ты верно говоришь, благородная дама. Однако Федора возьми с собой, чтобы он по-прежнему охранял моего крестника.

На палубе корабля царила обычная перед отплытием суматоха. Португальский капитан, стоя на мостике, выкрикивал:

— Поднять паруса!

И на ветру раздулись тугие полотнища.

— Караульным занять свои места! Гребцам приготовиться!

Каторжники, подчиняясь удару гонга, взмахнули веслами.

Максимильена с Флорисом и Адрианом встали на корме, чтобы не мешать матросам. В каютах, предоставленных путешественникам, Элиза и Мартина с помощью Грегуара и Блезуа распаковывали сундуки и баулы. Все четверо светились от счастья. «Наконец-то мы увидим Францию!» На передней палубе Федор с Ли Каном провожали печальным взором одесский рынок. Издали им посылала воздушные поцелуи турецкая девка. Ромо, который решил проводить друзей на борт корабля, подошел к Максимильене.

— Мне пора возвращаться.

Максимильена с мольбой взглянула на Ромодановского.

— Отчего вы покидаете нас, Ромо, отчего не хотите поехать с нами во Францию?

Ромодановский грустно улыбнулся и с упреком промолвил:

— Ведь это не я уезжаю, Максимильена, а вы нас покидаете.

— Но, Ромо, вы же знаете, что эта страна слишком опасна для моих сыновей.

— Да, друг мой, вам нужно вернуться во Францию, вы правы, однако поймите и меня: я московский князь, и мне должно приложить все силы, дабы сохранить дело Петра Великого. Мое место на земле нашей святой России. А теперь послушайте меня, ибо я чувствую, что мы никогда больше не увидим друг друга.

Ромодановский увлек в сторонку Максимильену, трепетавшую от волнения.

— Умирая, Пьер открыл мне тайну. Он спрятал сокровище для Флориса в Дубин о…

И Ромодановский повторил слова, сказанные Петром на смертном одре. Передал он и прощальный привет царя Максимильене с сыном.

— Вы не забудете об этом, Максимильена, когда придет назначенный час?

— Нет, Ромо, клянусь вам!

И Максимильена, зарыдав, упала в объятия своего верного друга. Князь вздрогнул; Максимильена, подняв голову, прочла в глазах его тайну, о которой прежде не подозревала. Это благородное сердце было истерзано любовью к Максимильене; мучениям князя не было конца с того момента, как он увидел ее связанной и обнаженной в крепости. Чувствуя, что выдал себя, Ромодановский хотел высвободиться, но Максимильена удержала его, прошептав:

— Нет, друг мой, брат мой, я по-прежнему люблю вас, и память о вас навсегда сохранится в моем сердце.

С этими словами она обвила шею Ромодановского руками и запечатлела на его устах целомудренный поцелуй.

Князь, которому Максимильена доставила несказанное счастье и великое страдание, быстро отошел к Флорису и Адриану — мальчики с интересом наблюдали за действиями матросов и ничего не заметили. У Ромодановского сжалось сердце; он привлек их к себе и тихо произнес, глядя на Флориса:

— Как тяжко потерять отца и как прекрасно унаследовать отцовскую славу!

Ромодановский прыгнул в шлюпку, где его дожидалось четверо матросов.

— До свиданья, Ромо, до свиданья! — закричали Флорис с Адрианом. Им стало грустно, но новые впечатления уже захватили их, как это часто бывает с детьми.

Ромодановский уже не смотрел на них — он видел только тонкий силуэт Максимильены на корме и шептал: Мой царь, я остался верен тебе до конца, миссия моя закончена, и Петр Великий может гордиться своим другом.

Капитан закричал:

— Поднять якорь!

Матросы кинулись к борту корабля, но тут с причала донесся тоненький голосок:

— Флорис, Флорис!

Вскоре к португальской галере подошла роскошная фелука эмира. В ней находились Марина-Хромуша, Мустафа, двенадцать крепких турецких гребцов и маленькая принцесса Ясмина. Именно она и звала Флориса. Капитан в ярости сорвал с себя парик. Весь маневр предстояло выполнить сначала, однако приходилось считаться с капризом дочери Селим-паши. Флорис наклонился над перилами. Малышка-принцесса крикнула ему: