Жаклин Монсиньи - Флорис. Петербургский рыцарь

— Черт побери, как все это сложно! — размышлял он, поднимаясь в карету.

Маркиз, издали наблюдавший за этой сценой, потирал руки.

— Тысячу благодарностей, Тротти, — со смехом сказал Адриан, — без вас мы бы просто пропали.

Флорис вздохнул; несколько минут его терзала мысль, что его брат — бессердечное существо, и он уже приготовился лелеять свою утраченную любовь, как внезапно Жорж-Альбер принялся вопить от радости, отчаянно жестикулируя и стараясь привлечь к себе всеобщее внимание. Флорису было шестнадцать. Его жажда все изведать в этой жизни была поистине неуемна, кровь бурлила в венах, но он еще не умел отличить желания любить от истинной любви. Его молодость служила тому извинением. Он наклонился к окошку. Карета съезжала к берегу, и через несколько секунд он уже забыл о бедняжке Филиппе.

— Господину чрезвычайному послу лучше было бы выйти из кареты, иначе он рискует удариться, — крикнул Клеман со своего кучерского места.

— Вот видишь, мой храбрый Клеман, — удовлетворенно ответил маркиз, высовываясь из окошка, — когда захочешь, ты вполне можешь нормально объясняться; однако мы останемся сидеть. Не выпрягай лошадей, вместе с ними мы будем выглядеть более величественно, когда доберемся до берега.

— Эх, черт, вот незадача, это будет нелегко. А ну, пошли, — гаркнул Клеман на коней, вздыбившихся от резкого порыва ветра.

Метель усилилась, волны реки беспокойно заметались. Шестерка лошадей, запряженных в парадную карсту, фыркала, всходя на паром, взбрыкивала, испуганная шумом воды, металась в разные стороны, напуганная резкими порывами ледяного ветра, обжигавшего глаза и ноздри. Французские солдаты, ведущие коней, закутали им головы попонами и, подхватив под уздцы, потащили вперед, в то время как слуги толкали карету сзади.

— Эй! Давай! Еще! Пошел!

Флорису показалось, что они опять застряли в грязи, но он ошибся: скрипя и раскачиваясь, сопровождаемая криками и ругательствами, тяжелая карета вкатилась на паром, соединенный с противоположным берегом толстым канатом, и русские матросы с помощью огромных весел стали выгребать против течения.

Вновь раздались залпы из мушкетов, приветствовавшие карету посла. Мужики кланялись: «Счастья вам и процветания, ваши милости. Добро пожаловать на землю нашей святой матушки Руси». От волнения Флорис и Адриан закрыли глаза. Русские слова убаюкивали их. Они вновь возвращались в детство. Этот простой русский мужик был все такой же, по-прежнему называл «матушкой» свою страну и обращался к господам с почтением и одновременно фамильярно.

«Господи, как же я люблю Россию», — подумал Флорис, не подозревая, чья благородная кровь течет в его жилах. Но оба молодых человека улыбались матросам с таким видом, словно ни слова не понимали из их разговора, а Тротти, в действительности не понимавший ни слова по-русски, добродушно-покровительственным тоном произнес:

— Отлично, отлично, друзья мои, вперед!

О, его манера говорить дорогого стоила! Матросы оттолкнули паром от берега, и тот медленно закачался на волнах. Русские гулко ухнули, запели старинную песню, услышав которую Флорис вздрогнул.

«Душа принадлежит Богу, спина господину, голова царю».

Маркиз взял зеркало и принялся поправлять парик, укреплять треуголку и расправлять жабо. Но тут снаружи донеслись крики:

— Куда смотришь, дурак, не видишь, какое бревно плывет навстречу? — кричал какой-то мужик матросу, стоявшему на носу и управлявшему рулевым веслом. Матрос попытался направить паром в сторону, но именно в этом месте течение было особенно сильно; внезапно оно увлекло паром за собой, и огромный ствол дерева ударил плот в бок. От неожиданного толчка Тротти уронил зеркало:

— Боже правый, эти увальни сейчас нас опрокинут! — Больше он не успел ничего сказать. Раздался глухой звук, более всего напоминающий выстрел. Канат, соединявший паром с берегом, не выдержав маневров тяжелой махины, лопнул. Лошади с громким ржанием встали на дыбы.

«Господи помилуй!» — закричали матросы, потерявшие власть над плотом. Охваченный паникой Жорж-Альбер вскочил на голову маркиза, вцепился когтями в его парик, сорвал его и вместе со своей нечаянной добычей бросился на шею к хозяину; про себя он проклинал все реки и паромы на свете, а еще больше эти дурацкие путешествия. Флорис и Адриан хотели выскочить из кареты, чтобы помочь людям успокоить лошадей, но не успели. Все произошло в считанные доли секунды. Огромный черный конь в первой упряжке ухитрился скинуть с головы попону, и, увидев бурлящую реку, буквально обезумел. Яростно укусив державшего его под уздцы солдата, он взвился на дыбы и бешено рванул упряжку, сметая все на своем пути. Ошалелые лошади ринулись за ним, круша копытами позолоченные бортовые заграждения.

Тротти невозмутимо произнес:

— Какая жалость, что я не умею плавать.

Флорис и Адриан прокричали ему что-то, но он не расслышал, хотя про себя решил, и справедливо, что это были слова утешения; внезапно потерявший равновесие паром перевернулся и увлек карету в черные волны Даугавы. На берегу раздался вопль ужаса. Генерал Бисмарк, затянутый в роскошный парадный мундир, весь увешанный орденами, от неожиданности уронил монокль. Представив себе, какие последствия повлечет за собой гибель посла Франции в мутных водах реки, он принялся выкрикивать приказ за приказом:

— Берите лодки, забудьте про мужиков, выловите мне тех, кто сидит в карете, иначе каждый получит по сто ударов кнутом!

Он бегал вперед-назад по берегу, и медали на его груди часто и жалобно звенели. Солдаты, подгоняемые угрозой кнута, спускали на воду лодки.

— Ах ты Господи, маленькие мои, — причитал достойный Грегуар, выдирая у себя клочья седых волос, — ах, господин граф, ах, господин шевалье!

Забыв о том, что он также не умеет плавать, он уже хотел броситься в воду, однако Федор и Ли Кан властно отшвырнули его назад.

— Остановись, Старая Осмотрительность, вода слишком холодна.

И два товарища — казак и китаец, — скинув сапоги и шубы, бросились в воду, опережая лодки. Коса Ли Кана заколыхалась на волнах. Федор, борясь с быстрым течением, кричал:

— Мы здесь, миленькие мои, здесь!

Но ни Флорис, ни Адриан не могли услышать его. Ледяная вода мгновенно затопила карету, пригвоздив к сиденьям всех, кто в ней находился, и не давая им двинуться с места. Флорис успел засунуть Жоржа-Альбера под камзол, и, отфыркиваясь, подумал:

«Вот теперь мы действительно похожи на идиотов: явиться в Россию промокшими до самой нитки!» Флорис все еще не осознал, какая опасность им грозила. Посольская карета, этот позолоченный саркофаг со стеклянными окнами, медленно шел ко дну и наконец опустился на мягкий речной песок. Вихревое течение прекратилось. Всегда хладнокровный Адриан лихорадочно размышлял, как им выбраться. Он сделал знак Флорису, и они вместе сильными ударами сапог разбили окошко кареты. Флорис схватил лежавшего на сиденье и потерявшего надежду на спасение Тротти под мышки, а Адриан — за ноги, и молодые люди начали медленно всплывать на поверхность. Подъем показался им невероятно долгим. Флорис чувствовал, как у него от недостатка воздуха колотится сердце, звенит в ушах, а Жорж-Альбер сильно царапает ему кожу. Внезапно струя свежего воздуха ударила ему в лицо. «Спасены!» — подумал он, но, оглядевшись, увидел, как в воде барахтаются несчастные матросы, мужики и солдаты, в большинстве своем не умевшие плавать. Поддерживая над водой голову Тротти, Флорис поплыл на спине, чтобы и Жорж-Альбер мог дышать. Свежий воздух вывел маркиза из забытья, и он начал судорожно барахтаться в воде. Обессилевший Флорис пробормотал: «Тысяча извинений, маркиз», — и ударом кулака вновь отправил Тротти в страну грез. Тут рядом из воды вынырнул Адриан и крикнул: