Демет Алтынйелеклиоглу - Хюррем, наложница из Московии

Джафер наконец понял. «Фердинанд станет венгерским королем, – пробормотал он и добавил: – Скажи, а что ответил Ибрагим-паша в ответ на слова Джиритти?

Вместо ответа слуга молча протянул руку.

– Ты что, думаешь, что я сейчас побегу в казну? Больше денег нет, – возмутился евнух.

– Не ломайся, несколько монет у тебя всегда с собой.

Джафер, покряхтев, вытащил из-за пояса несколько серебряных монет. В мгновение ока они исчезли у слуги за пазухой.

– Говори же, что сказал Ибрагим-паша?

– Ибрагим-паша спросил: кто же сможет украсть корону у венгерского короля? Вот так прямо и спросил. А наш намекнул, что безумцев на свете достаточно. Кто ищет, тот всегда найдет. После этого они засмеялись и выпили по стаканчику вина.

На следующее утро Джафер слово в слово передал услышанное Хюррем. Конечно, он не все понял, но у него была прекрасная память. Он всегда запоминал все, что видел и слышал. А Хюррем весь день размышляла над сообщением. Было совершенно ясно, что Сулейману хотят устроить ловушку, но Хюррем не могла просто подойти к султану и сказать: «Твой Садразам желает украсть венгерскую корону». Ей бы никто не поверил, более того, ее бы жестоко наказали. К тому же, возможно, разговор Джиритти и Ибрагима не нес в себе никакого особенного смысла. Кроме того, Ибрагим мог сам рассказать об этом разговоре султану Сулейману, поэтому, если Хюррем донесет о разговоре, султан удивится, откуда простая наложница обо всем узнала. Более того, он непременно разгневается, что Хюррем сует нос в государственные дела.

Ей оставалось только хорошо запомнить услышанное. Когда-нибудь она воспользуется тем, что знает, и ничто не сможет ее остановить.

Великий день наступил.После многомесячных раздумий и сомнений Хюррем наконец приняла решение. Шаг был необходим для того, чтобы полностью стереть из жизни Сулеймана имена Ибрагима и Гюльбахар.

«Назовут ли меня предательницей? Осудят ли за то, что я отказалась от родной веры? Совершаю ли я грех?» – спрашивала она себя последний раз. Нет, ничто не могло считаться грехом, если она совершала это ради своих шехзаде. К тому же с чего бы этому решению быть греховным? Ведь разве не сам Господь позволил ей так поддаться чарам новой веры? К тому же ей нет никакого дела до того, что о ней говорят. Как может быть грехом то, что мать борется за жизнь своих детей, за их власть и славу?

Когда шейх-уль-ислам Али Джемали-эфенди вошел в ее покои, она сидела за решетчатой ширмой. Хотоза у нее на голове не было, рыжие волосы закрывал алый вышитый платок. Мерзука сидела у ног своей подруги.

– Прошу меня простить, ходжа. Это мне следовало прийти к вам. Но мы попросили привести вас. Простите.

– Кто мы такие, чтобы прощать рабу Аллаха? – отозвался старик. – К тому же мы не можем никого судить за то, что нас позвали ради благого дела. Это гордыня. А наша религия осуждает и гордыню, и гордецов. Очевидно, то, что ты собираешься сказать, принесет благо.

– Нам прежде хотелось спросить о том вас.

– Иншаллах, мы сможем достойно ответить на ваш вопрос.

«Ну давай же, – сказала себе Хюррем, – делай, что решила. Тебе давно пора сжечь все мосты в прошлое». Она глубоко вздохнула и сказала:

– Я хочу стать мусульманкой, но я не понимаю священный Коран.

– Разумеется. Ведь ты не знаешь его языка.

– Да, не знаю. Но как бы вам сказать… Его слова очень сильно действуют на меня.

Шейх-уль-ислам задумался. Ходжа долго молчал и наконец сказал:

– Скажи яснее, что ты чувствуешь, когда слышишь слова Корана?

Вопрос был очень трудным. Ведь Хюррем и сама многие месяцы не могла на него ответить:

– Как бы вам сказать… Я чувствую, что он как-то действует на меня. Я ничего не понимаю, но такое чувство, будто понимаю все. Мое сердце начинает колотиться быстрее, душа наполняется светом. Мне хочется…

– Смелее, дочка. Чего тебе хочется?

– Мне хочется плакать.

Как красиво и просто рассказывала эта русская о зове к истинной вере, полученном ее душой от Всевышнего.

– Но вслед за тем, – прошептала Хюррем, – мне становится страшно. Ведь я христианка. Неужели я совершаю грех?

– Почему ты думаешь, что совершаешь грех?

– Я боюсь, что я совершаю великий грех, потому что мне очень нравятся и азан, и Коран. Но, наверное, думать об этом тоже грех.

Лицо пожилого человека осветилось улыбкой. На какое-то время он задумался, а затем сказал: «Ни то ни другое не может считаться грехом, дочка». Он поднял голову, словно бы указывая на небо: «Большое счастье, что Аллах показал тебе свое расположение. Ты должна радоваться, а не бояться. Всевышнему было угодно привести тебя на перепутье. А сейчас он тебе говорит, что перед тобой два пути. Если хочешь, продолжай идти тем путем, которым ты шла до сегодняшнего дня. Но если твой внутренний голос говорит тебе о том, что второй путь, который я показал, дарует тебе покой и счастье, смело вступай на него. Ты должна выбрать свой путь, доченька. Но, прежде чем ты сделаешь этот выбор, тебе необходимо хорошо подумать…»

Хюррем пыталась разглядеть из-за ширмы глаза пожилого ходжи, прикрытые поседевшими бровями и ресницами.

– Я уже выбрала свой путь, ходжа-эфенди. И теперь передо мной новый путь, – сказала она.

Из-за ширмы ей удалось разглядеть, как зашевелились губы Али Джемали-эфенди. Кажется, он молился.

– Однако, – продолжала Хюррем, – я не знаю, что требуется, чтобы идти по этому пути. Ведь я не знаю даже языка.

– Знаешь ли, доченька, ты сама уже ответила на все свои сомнения. Ведь важно то, что происходит у тебя в сердце, а не то, что ты не можешь читать на чужом тебе языке. Вера важнее всего.

Хюррем так волновалась, что крепко сжала руку Мерзуки, чтобы успокоиться. Помолчав немного, Али Джемали-эфенди подал голос: «Позволь, я задам тебе один вопрос».

Голос ходжи-эфенди звучал мягко:

– Ты уже сказала о своих пожеланиях, но я должен сам спросить тебя – ты в самом деле хочешь перейти в ислам?

Хюррем, ничуть не колеблясь, ответила: «Да!»

– Я спрашиваю еще раз, доченька, ты хочешь стать мусульманкой?

– Да, господин.

– Я все верно расслышал, ты сказала да?

– Я хочу стать мусульманкой, ходжа.

– Ты хочешь этого только потому, что тебя взволновали слова священного Корана?

– Я чувствую, что на это есть воля Аллаха, ходжа-эфенди. По его милости я стала матерью четверых детей. При рождении каждому из них прочитали азан. Мои дети – мусульмане. Так как же может мать детей, которая подарила им жизнь, оставаться христианкой?

Али Джемали-эфенди тихонько кашлянул и поправил ее: «Жизнь дарует один Аллах».

– Я хотела сказать другое, – тихо произнесла Хюррем. – Я чувствую себя мусульманкой.

Губы пожилого человека вновь беззвучно зашевелились. После этого он приблизился к ширме: