Юлия Андреева - Тюремная песнь королевы

Если ты потребуешь крови, я залью Париж кровью причастных к заговору колдунов и их семей. Ты все еще сомневаешься в моей преданности? Если ты думаешь, что я стану печалиться о меранской ведьме или дочери, рожденной от нее, то я сам выну из ножен меч и разрублю их на мелкие кусочки, после чего их мясо будет брошено собакам, а кости никогда не упокоятся на кладбище. Я извлеку из могилы кости своего и Агнесс сына, умершего во младенчестве без крещения, а если ты потребуешь большего, – разделаюсь и с еще не рожденным ребенком, вспоров брюхо моей наложницы! Ты веришь мне?!

– Верю, верю! Не надо крови! Не надо никого убивать! Пусть живут мирно! – Теперь уже королева схватила руки мужа, целуя их и обильно покрывая слезами. – Я всегда любила тебя, мой Филипп. И если когда-нибудь и сетовала на жестокую судьбу, то, видит Бог, ни разу не желала чьей-нибудь смерти! Тем более невинных детей. Тем более – твоих детей! О, Филипп, молю тебя во имя наших с тобой будущих чад помиловать детей меранской герцогини, потому что это и твои дети, а не только ее! Дай им состояние и земли, пусть они воспитываются при дворе как бастарды, в чем их вина?

– При дворе! О, ты добра как ангел небесный! Я не достоин тебя! – Филипп поднялся на ноги, помогая встать королеве.

– Что же до Агнесс фон Меран, то умоляю тебя, отправь ее домой или посели в каком-нибудь богатом аббатстве, где она сможет занять место аббатисы! Я не верю, что причастна к этому страшному заговору, о котором ты мне только что поведал. Возможно, ее оболгали, или…

В этот момент в дверях снова появился взволнованный герольд, и король подтолкнул Энгебургу к залу.

– Ты действительно простила меня, прекрасная Энгебурга? Ты дашь мне еще один шанс? Позволишь снова называть тебя своей женой?

– Да! Да! Да! – Энгебурга тяжело дышала. Сейчас она меньше всего на свете хотела бы идти на Вселенский собор, отвечать на вопросы легата и специально прибывших священников. В голове ее мутилось, перед глазами расплывались очертания комнаты. Теперь Филипп снова был ее Филиппом, как тогда, когда ей было восемнадцать лет и она, впервые увидев французского короля, влюбилась в него.

– Ну, тогда уже вместе! – Филипп подал Энгебурге руку, и, не сводя друг с друга влюбленных глаз, они вошли в зал, сопровождаемые звуками труб.

Энгебурга чувствовала себя точно во сне, не различая лиц, она отвечала на поклоны и приветствия. Конечно, ей следовало обдумать слова мужа. Посоветоваться с кем-нибудь, просто побыть в тишине, пока в голове не рассеется туман и она не сумеет разглядеть всю ситуацию в целом. Но в этот момент она видела и воспринимала только одно, что король или сама судьба стремительно и неотвратимо ведет ее к высокому трону.

В какой-то момент глаза королевы встретились с глазами Пегилена де Фонтенака, во всеоружии ожидающего приказа вступить в сражение. Возможно, следовало подать какой-нибудь знак, объяснить рыцарю, что поединка не будет, а она, Энгебурга, теперь совершенно мирно и полностью законно снова займет подобающее ей место подле своего мужа и возлюбленного. Но бургундский рыцарь и сам уже все понял. Лицо его при этом помрачнело, так что Энгебурге показалось, что он то ли не доверяет увиденному собственными глазами, то ли пытается предостеречь ее о чем-то. О чем?

В конце концов Энгебурга решила, что подобное поведение рыцаря продиктовано единственно его досадой по поводу несостоявшегося турнира, где тот должен был выступить в почетной роли рыцаря-защитника. Безусловно, служба, которую бургундец собирался сослужить ей, должна была в результате поднять его на недоступную ему ранее высоту, возвеличив над многими. Теперь же из-за примирения Энгебурги с мужем рыцарь терял свой шанс. Так что Энгебурга тут же дала себе слово, сразу же после Вселенского собора отблагодарить доблестного рыцаря с той щедростью, которой он воистину достоин.

Усадив Энгебургу на трон и убедившись, что ей там удобно, Филипп не удержался от того, чтобы погладить ее руку и шепнуть ей на ухо пару нежных слов. Впрочем, такое поведение короля было тут же замечено придворными, так что Энгебурга невольно зарделась, расслышав слова одобрения и радости. Однако тут же ее глаза натолкнулись на свирепый вид папского легата, который, наблюдая за их ласками, делался все мрачнее и мрачнее.

Получив милостивое разрешение короля и легата, председательствующий кардинал начал свою речь. Энгебурга прекрасно знала латынь, и, заметив, что переводчик делает ошибки, учтиво отстранила его, взявшись за перевод сама. Кардинал сообщил, что король Франции действительно отверг Агнесс фон Меран, как и просил Его Святейшество папа Иннокентий III, после чего председатель впал в пространные речи насчет тягот, обрушившихся на французское королевство из-за наложенного церковного проклятия. Обрисовав сложившуюся картину, председательствующий суда обратился к присутствующим, славя узы законного брака и увещевая короля добродетельно принять назад свою жену Энгебургу Датскую.

Послушав какое-то время наставления святоши, король нетерпеливо вскочил с места и, взяв за руку Энгебургу, вышел с ней на середину зала.

– К чему эти слова и чтение морали?! Вам лучше, чем кому бы то ни было, известно, что я отверг Агнесс фон Меран, если вы беретесь оповещать об этом благородное собрание и нашего почетного гостя из Ватикана, – довольно резко перебил Филипп председателя суда. – Для чего нужны убеждения и наставления, если мы с королевой уже давно помирились и желаем только одного, поскорее остаться наедине, чтобы наверстать упущенное!

Дорогая, скажи же, наконец, этим почтенным занудам, что мы любим друг друга и уже никогда не расстанемся?! Подтверди, что мы обо всем договорились, что ты живешь в Лувре и окружена почетом и уважением! Что нам не нужны никакие суды, потому что судить некого. Сообщаю всем, кто желает меня услышать. Я люблю и всегда любил одну только королеву, и она простила меня!

– Да. Все действительно так. Спасибо вам, господа, – смущаясь, пролепетала Энгебурга. – Прошу вас, Ваше Высокопреосвященство, – она молитвенно сложила руки, обращаясь к папскому легату, – во имя всего, что вам свято, властью, данной вам Его Святейшеством, снять интердикт с любимой Франции или, если это не входит в вашу компетенцию, изложить мою просьбу в Ватикане.

– О чем еще говорить?! Слышали, моя королева простила меня и молит за Францию! И я прошу Господа, довольно слов. Все встало на места, так что можете передать всем и вся, что королевская семья воссоединена и мы счастливы, – сказав это, король подхватил Энгебургу на руки и под рукоплескания придворных вынес из зала.

В последний момент в дверях Энгебурга увидела среди придворных Анри де Мариньяка. Она успела подумать, что, должно быть, прекрасный Бертран находился подле своего друга и видел ее примирение с королем. Впрочем, он бы об этом все равно узнал.