Юлия Андреева - Дорога к саду камней

- Многие спорят, как правильно отрубать голову: чтобы она падала наземь или оставалась висеть на тоненьком куске кожи. Приверженцы последнего метода считают, что отсеченная полностью голова сразу же покатится в сторону от тела, и может... шутка ли сказать, докатиться до высоких гостей, присутствующих на сэппуку. Это обстоятельство может испортить впечатление от увиденного, опозорив самурая, которому было положено следить за порядком проведения церемонии. Если совершающий сэппуку - владетельный даймё , для проведения ритуала ему следует отвести помещение в замке. Это не относится к тому случаю, если поступило распоряжения свыше считать приговоренного к сэппуку даймё изменником и предателем. Предатель, если он является представителем древнего рода и князем, по высочайшему повелению должен окончить свою жизнь в менее почетном месте, в саду, на лужайке возле замка, где для этой цели будет сооружен специальный настил. Если, согласно приговору, он должен совершать сэппуку в одиночестве, для него могут воздвигнуть небольшую беседку или отгородить настил ширмами. На церемонии обязательно должен присутствовать самурай, совершающий кайсаку , то есть помогающий даймё расстаться с жизнью, а также как минимум три наблюдателя. Один из которых может быть самурай, приготавливающий церемонию. Наблюдатели необходимы для того, чтобы доложить о произошедшем во всех подробностях и доставить голову покойного в качестве доказательства смерти. Впрочем, я начал говорить о том, как именно следует отсекать голову, так чтобы она не была до конца отделена от тела и повисала на куске кожи или полностью была отсечена от шеи. Точного ответа на этот вопрос не существует. Что же до меня, то я всегда рубил головы, отсекая их полностью, - произнеся это, Кияма Укон-но Оданага, господин Хиго, Сацумы и Осуми, член Совета регентов Японии из династии Фудзимото, глава даймё-христиан Японии, кивнул, как бы еще раз подтверждая сказанное, и поклонился, коснувшись циновки лбом, когда его собеседник склонился перед ним в поклоне, преисполненном благоговейного почтения.

- Я надеюсь, вы все записали верно, Такеси-сан? - Кияма снова сел на пятки, выпрямив спину, рыжий отблеск закатных лучей освещал его неподвижное лицо, делая даймё похожим на статую медитирующего Будды. В такой позе он мог находиться часами, при этом ни один мускул лица не двигался, тело оставалось в полном покое.

- Все до последнего слова. - Такеси засуетился напротив своего сюзерена, мелко кланяясь. - Не извольте беспокоиться. Потомки будут благодарны вам за эти разъяснения.

- Я хотел бы попросить тебя поработать со мной над еще одной книгой. - Кияма прикрыл веками глаза, заранее предвкушая удивление своего секретаря. Долгие годы, проведенные рядом с этим человеком, сделали свое дело, и Кияма мог не смотреть на старого Такеси, для того, чтобы в точности воссоздать выражение его лица с запавшими щеками и глазами навыкате, как у выброшенной прибоем на берег рыбы. И то, как неловко он смахивает с лица пот своей безобразной культей, похожей на рачью клешню.

Гости Кияма и его челядь неизменно приходили в восторг от однорукого секретаря, умудряющегося выводить идеальные по своей красоте и гармонии иероглифы левой рукой, в то время как большинство знакомых Кияма не могли похвастаться и третью талантов однорукого.

- Но мы еще не закончили 'Наставления для отроков, воспитывающихся в самурайских семьях'... - Худенький, тщедушный Такеси, должно быть, наконец-то разозлился, Кияма втянул ноздрями воздух с явственным запахом свежего пота.

Повисла пауза.

- Неужели вы хотите бросить сей труд, которого ожидают его высочество, а также великий сёгун? У вас был шанс составить свои 'Наставления' первым, обессмертив свое имя... - Такеси невольно прикрыл ладонью рот, опасаясь, что наговорил лишнего.

- Мы будем работать над двумя рукописями одновременно. - Кияма снова замолчал, смакуя наступившую тишину. - Я бы хотел попросить тебя помогать мне в составлении тайной рукописи. Рукописи, о которой никто не будет ничего знать, кроме нас с тобой.

- О, это великая честь для меня. - Такеси снова поклонился, ткнувшись лбом в белоснежное татами и застыв в этой позе полной покорности.

- Признаться, я и затеял писать свои 'Наставления' только для того, чтобы никто не подглядел, чем мы занимаемся на самом деле. Шпионы, без сомнения, сообщат нашим врагам, что мы продолжаем работать над текстом 'Наставлений', в то время как мы будем делать две книги одновременно. Как тебе такой план? - Кияма открыл глаза, весело поерзав на седельной подушке.

- Прекрасный план, господин даже убедил других даймё написать аналогичные книги, так что теперь все будут уверены, что вы поддерживаете состязания, в то время как... А о чем будет ваша тайная книга?

- Не о чем, а о ком. - Кияма улыбнулся уголками губ. - Признаться, я долго думал, приглядывался к тебе, прежде чем решился посвятить тебя в курс дела.

- Семь поколений моих предков честно служили роду Фудзимото, - захлебнулся в обиде Такеси. Его лицо побелело, а затем словно налилось кровью, на лбу выступила испарина.

- Да, да, я знаю, твои предки и ты сам во все времена были безупречными воинами, - произнося это, Кияма старался не смотреть на культю секретаря, уперев взгляд в прислоненную к стене китайскую ширму с пионами, - но, не скрою, я все же не мог довериться тебе без особой проверки. Поэтому сорок лет назад я и взял тебя в секретари. Сорок лет - немалый срок для проверки верности. Не так ли? - Он усмехнулся, хлопая себя ладонями по коленям.

- Вы знаете меня всю жизнь, господин. Не сорок - а шестьдесят лет. Позволю себе напомнить, что я единственный из детей, обучающихся вместе с вами владению мечом, оставшийся после этих уроков в живых и не будучи при этом сильно искалеченным. - Лицо Такеси из красного сделалось почти черным, так что Кияма невольно подумал, а не случится ли с его секретарем удар.

- Простите меня, господин, мне кажется, я наговорил лишнего. - Такеси снова утер пот со лба.

- Да, да, действительно шестьдесят лет. - Впервые Кияма казался растерянным. - А я, признаться, и не вспомню, каким ты был ребенком. Кажется, что всю жизнь ты был старым тощим дурнем, таскавшимся за мной со своим письменным прибором. - Даймё усмехнулся. - Извини за старого дурака, но я давно уже думаю о тебе как о друге.